Читать онлайн Павел Нефедов - Писатель

Два лагеря живёт на шаре,

Давно черёд их поделил.

Возможно, они даже в паре,

Но высший разум проследил.

Заметил он, что разные глаза,

Как будто вечно жить, и тлеть.

В одних до пола теплится слеза,

Другие радуются в высь смотреть.

Заоблачная мирная равнина,

Как будто бы из ртов немых.

Течёт на ум бредовая лавина,

У тех, кто в лагере слепых.

Глядят под ноги, волоча,

Свой взор по ранам на планете.

Хоть боль в груди, но не крича,

Они одни, как будто стёртые на свете.

Их антипод снаружи схожий,

Но излучает свет из сердца.

Возможно, дар в них ясно божий,

Ему всегда открыта дверца!

Вот и секрет их взгляда вверх,

Знакомый там, с отцовским ликом.

Уверенность, и есть – успех,

В конце туннеля точка бликом.

Как первые, что мрачны телом,

Не поступаются советом вдаль.

В уме рисуют судьбы мелом,

И за ошибки им не жаль.

А волочащие свой взор,

Хотя преступны на слова,

Но не выносят весь позор,

От скромности кружится голова.

Одни весёлые, мрачны другие,

Два лагеря, но ум один.

Пред небесами, как нагие,

Вся фальшь видна сквозь толщу спин!

Назвать добром и злом их можно,

Два цвета: чёрный с белым.

И разгадать секрет не сложно,

Кто будет трус, а кто и смелым.

За творчеством пойдут одни,

Другие за теплом в системе.

Но, как похожи в жизни дни,

С пером в руках, или на смене.

И сузив круг, понять возможно,

Два лагеря – один лишь человек.

Хотя, кому-то будет сложно,

Для них и создан целый век!

Раскрыть, увидеть, осознать,

Что в разности мы все едины.

Не стоит думать, нужно знать,

Как все в одном необходимы!

Зима, трещит мороз подсохший,

Не знает он, что сам виной.

Идёт мужчина весь продрогший,

В усах есть иней, как седой.

Ему не страшен лютый холод,

Ведёт вперёд благая весть.

Хотя он очень даже молод,

Есть тёща дома, есть и тесть.

Они не стали зябнуть рядом,

Его отправили, как на разведку.

Окинув только томным взглядом,

И скрывшись в тёмную беседку.

Послание в дорогу так звучало:

«Сынок, теперь ты точно повзрослел!

Сейчас вас в доме больше стало,

Как муж ты в глубине прозрел.

Твоя любимая, и наша дочь,

Пока ты ждал, родить успела.

Пусть за окном глухая ночь,

Жена во мглу свой клич напела.

О том, что очень нужен ей,

Дитя увидеть, и её поцеловать.

Ты только главное не пей,

Пустеет в стенах их кровать.

Иди к ним прямиком в палату,

И обними, как будто навсегда.

Бог не возьмёт с любимых плату,

Он зрит любовь лишь иногда.

Ему дерёт глаза несправедливость,

Он замечает страх и трусость.

Не в жизнь не скажет свою милость,

За боль, разлуку и за тупость.

А вот любовь и счастье, ему мило,

Он даже очи прикрывает сладко.

Своей энергией, даруя силы,

Стезю любому стелет гладко».

Муж, сын, теперь отец,

Шагает вдаль, мороз не зная.

Нет, он не каторжный слепец,

Он снег, что под ногами быстро тает.

Он – целое с природой мамой,

Един в себе, за дар из чрева.

Он счастлив с милой дамой,

Хоть родила ему… как дева.

– Жди милая, я скоро! —

Его дыхание передаёт. —

Забыто старое, забыты ссоры,

Твой муж к тебе в ночи идёт!

Цвет синевы за белым,

Стареет краска, сыпется.

Удача дарит много смелым,

Но через край не выльется.

Рожают чудо в свет в сарае,

Как на руинах дней войны.

И не хватает милым рая,

Всё это только… сны.

Питание плохое, голодно,

Нет тёплых одеял и тапок.

Весь персонал не с молода,

В рванье, без белых шапок.

Рук не хватает, инструментов,

И много живности за плинтусом.

Здесь точно не до сантиментов,

И чувства будут только минусом.

Но наши мамочки не унывают,

И держатся в себе, как должно.

Они всё ведают, и точно знают,

Родят, добьются, если даже сложно!

Им выпала та честь с рождения,

Быть богом внутри божьей силы.

Начало в них, – миг становления,

И не помеха им из пекла вилы.

Тем более, разрушенные стены,

Что старше, чем весь род людской.

В них жизни две, двойные вены,

Исчезнет суета и шум унылый, городской!

Мужчину проводили внутрь,

Он робок и совсем потерян.

Возможно, в жизни он и сударь,

Но здесь, как будто не уверен.

Что предстоит ему познать,

И как вся жизнь перевернётся?

Такое лгун лишь может знать,

Жизнь – молоко, нет, нет, да и свернётся.

Палата чистая и много света,

Как много колыбелей по рядам.

– Наверно, мой здесь, точно где-то, —

Не верил муж своим словам.

А в середине, как на троне,

Лежал один молчун-малец.

Он был в своей комфортной зоне,

В своей тиши он был, что спец.

Вокруг крик ротиков и рёв,

Аж ультразвуком уши сносит.

А у него озёрный клёв, —

Не шевельнётся и не спросит.

– Привет, любимый! – голос нежный, —

Я так ждала… мы ждали!

Ты здесь, ты явно прежний,

Как хорошо, что мы не спали.

Он обернулся, милая стоит,

Немного бледная, устала.

И что-то часто говорит,

Как будто мысль лишь упала.

Халатик скромненький,

Да тапочки на босу ногу.

Но больше он пред нею голенький,

Пришёл, не дышит, словно к богу.

Неловкость, стыд перед женой,

Хотя, откуда, очень странно.

Малыш их смотрит за стеной,

Ведь это высшая им данность.

Но папа знает, как повинен,

Печалил маму очень часто.

Теперь он эту ношу скинет,

Сплотится в целое их каста.

Супруги за объятия взялись,

Немного поцелуев страстных.

Как хорошо, что дождались,

Могучих чувств, и властных!

Ребёнок дал им новое дыхание,

Просвет в их тёмном коридоре.

Кто мог узнать заранее,

Что солнце есть и в ссоре.

Малыш тем временем лежит,

И глазки хитро щурит.

Внутри от взгляда всё дрожит,

Он словно вечность купит.

Пронзителен и очень точен,

Как будто ведает весь быт.

Спокоен и не суетливо срочен,

Да сердцем в чувствах сыт.

Пока он не пленён умом,

Насквозь родителей вещает.

И явь переплетается со сном,

Подсказки в мире оставляет.

О будущем своём в постели,

Которое увидит ясно в теле.

О прошлом, что создать сумели

Не в крохотном, что в колыбели…

А в чьей-то жизни пролетевшей,

И оборвавшейся, лишь для него.

И он, схватить успевший,

Добрался к сроку, до сего!

Встречала вся семья родных,

Друзья и многие зеваки.

Приезд прошёл на выходных,

Шумел весь двор и лаяли собаки.

Мальца внесли подарком в дом,

Хозяйский взгляд его вцепился.

Серьёзный весь, сопливый гном,

Спросил, наелся и напился.

Как по команде бригадира,

И по велению царя.

Нет, он не то, чтобы задира,

Лишь путает, где ночь и где заря.

Спит он, когда другим не спится,

Орёт свой текст, когда все спят.

Он точно не угомонится,

Мир познаёт, мир ему свят.

Два первых дня скромнее,

Потом он свыкся наконец,

Стал требовать любви сильнее,

Впрок осмелел лихой малец.

К дежурству родичам призыв,

Посменно охранять покой.

Природный мечется позыв,

Стал ненавистен дорогой.

Нет, не очень лютым гневом,

Слегка, чуть-чуть от недосыпа.

И поле не кончается посевом,

Уход и сбор, иначе дыба.

Мальчишка знает, что вокруг,

Он получил благословение.

Хозяин он, совсем не друг,

В руках теперь бразды правления.

Хотя, не всё так однозначно,

И до поры, до времени.

Душа не будет вечно мрачной,

И у мальца есть сожаление.

Отец с кругами под глазами,

У матери гнездо на голове.

Нет, сына не пронять словами,

Но очень чуток он к мольбе.

Мальчишка слышит тон,

Невероятно тёплый, нежный.

Ему не слышится, не сон,

Снаружи звук совсем не снежный.

Родители конечно же без ног,

Не высыпаются, не доедают.

Разрушить их любовь не смог,

Они по-прежнему лишь тают.

Текут ручьями от него,

Летают в облаках, как птицы.

Как быть в себе без своего,

Когда своё в себе таится?

Дни шли, как путник от себя,

Печально жизнь к концу стремится.

Слова малыш не для тебя,

Успеешь днями ты напиться!

Стал говорить, взирая взрослых,

И даже встал с локтей на ноги.

Приблизился к комплекту толстых,

Его ведь любят даже боги.

Капризы в умный ход ушли,

Труднее стало требовать.

Хотя, семья, и компромисс нашли,

Немного просьб, чего тут сетовать.

Родители решили измениться,

И времени украсть у пацана.

Немного вовсе насладиться,

Отдать в казённый дом у них цена.

Нет, звучит конечно же страшнее,

Там скопище детей с района.

Но человек с петлёй на шее, —

Быть без комфорта, вот икона.

Родиться, к смерти убежать,

Родить, отдать на воспитание.

И если трудно, но рожать,

И складывать в пустое здание.

Людей конечно же там много,

Но одиночество у всех в крови.

Границы чёткие, и это строго,

Взаимовыгода – подмен любви!

Поэтому так странен быт,

Мечтать, добиться, и забыть.

И детский сад совсем не стыд,

А малая возможность вместе жить.

Работать, чтоб кормить дитя,

И разлучаться, чтобы видеться.

По разны стороны стезя,

Быть рядом – врозь, и не обидеться!

Красивые слова, конечно тонко,

Но по-простому, говоря,

В квартире днём теперь не звонко,

Отдали в сад мальца царя.

Он под присмотром у конвоя,

А свита на работе целый день.

Мать у прилавка только стоя,

Отец на стройке словно тень.

На первый взгляд, немного грустно,

Но жизнь даёт две полосы.

Сначала в голове, как будто устно,

Не вешать чтоб к земле носы.

Затем на практике для продолжения,

Испробовать, что есть различия.

Грустить и веселиться – два вложения,

Немного лучше безразличия.

Одни работают, другой в саду,

Не видятся, не говорят ни слова.

Но вечером все вместе, и в ладу,

Они семья, как прежде, снова!

На утро, в бой пора вставать,

Из малыша, до старшей группы.

От жизни научился много брать,

Минуя головы и трупы.

Так… скромно, диалогом,

И искренностью из души.

И заручился он прологом,

Своей историей в тиши.

По саду сослуживцы уважали,

Универсален был для всех.

Но на горшок всегда сажали,

Не мог вмешаться и успех.

По расписанию прогулка,

По времени ложиться спать.

А до свободы два проулка,

Но вот отбой, опять кровать.

– Привет, меня зовут Андрей. —

Соседняя кровать шептала.

Подумал: «Что же это с ней?»

Был звук, и вдруг его не стало.

Соседняя постель пуста была,

От этого такой разлад в себе.

Для маленькой головки мысль не мила,

Что разум будто не в тебе.

– Эй, ты глухой наверно? —

Опять раздалась звуков каша.

Решил ответить, хоть и скверно:

«Привет, меня зовут… я Саша».

– Я новенький, ты не пугайся,

Сегодня утром я пришёл.

– Ну, ладно, оставайся, —

Слова наш Сашка вдруг нашёл.

Так первый раз он встретил друга,

Но не на месяц или два.

Вдвоём, не вместе, но по кругу,

Как жизнь одна, одна глава!

Конечно, взрослых жизнь их развела,

По разным городам, и даже континентам.

Но это позже, мудрые дела,

Где места не находят сантиментам.

Но вот в уме, как крепость дружба,

Что первая любовь, и на века.

А чувства помнить – это служба,

Два берега, одна река.

Вдвоём срок полетел быстрее,

Заботы детские и интересов пачка.

А детский сад, как будто поновее,

Прогулки на площадке, словно скачка.

Девчонок стали замечать,

На фоне друга тоже хочется.

Невнятно фантазировать, озорничать,

Под юбки глазки точатся.

Но так наивно и легко,

Без дикого, животного.

Всё это очень далеко,

Но, а пока, из страстного и доброго!

Так получаться стало,

Что и домой спешить не хочется.

Ведь времени так мало,

Ногами шаркает, волочится.

За руку мама держит крепко,

Не понимает, что произошло.

А Сашка, то роняет кепку,

То падает. До матери дошло.

– Влюбился наш! – Отцу вещает. —

Как туча, что прольёт дождём.

Пусть привыкает к чувствам, что стращают,

Не будем лезть, и подождём.

– Ты думаешь? – Отец включился. —

Мне кажется, он другом обзавёлся.

Влюблялся я, когда учился,

А детский сад: женился и развёлся.

Легко, непринуждённо очень,

Как лист под осень на ветру.

Как пышный, тёплый сочень,

С чайком, да рано по утру.

– Любовь всегда репейником бывает, —

Мамаша гордо говорит в ответ.

Она жила, она-то точно знает, —

Не спорь, и доедай омлет.

Отец аж поперхнулся даже,

Ну, что тут скажешь… ничего.

Она директор, он рабочий в саже,

Нет прав с женитьбы у него.

Неважен взрослых разговор,