Пищевая цепь - страница 22

Ян смотрит спокойно, в его глазах ни злобы, ни удивления.

– Вылезай. – говорит он.

Слова застревают в горле.

– Давай, вылезай. – повторяет он.

Я не пойду в инкубатор. Хочу объявить об этом твердо и уверенно, но с языка срываются только всхлипы.

– Ты пойдешь со мной. Не бойся.

– Нет. Это плохая идея. – тихо шепчет тот, кого зовут Салазар.

И двое медленно переглядываются. Потом их взгляды снова обращаются ко мне. Салазар делает шаг и что-то жуткое в его взгляде заставляет взмахнуть иглой.

Но Ян кладет руку на его плечо и тот отступает.

– Пойдешь, сучка, пойдешь! Вылезай тебе сказали! – кричит врач, подпрыгивая за их спинами.

– Она не хочет в инкубатор. – не глядя бросает ему Ян.

– Не хочет?! Она меня чуть прикончила, а теперь не хочет?!

Крупные капли слюны вылетают из его рта и оседают на лицах Яна и Салазара. Они снова переглядываются. Я этого не вижу, но чувствую: все находящиеся в помещении устремляют взгляды на врача.

Мертвую тишину нарушает Ян.

– Нин Сикиль благодарит за приглашение. Шпионкой я займусь. А ты, – его губы трогает едва заметная улыбка. – Помоги доктору наклеить пластырь.

Врач бледнеет и пятится. Что-то повисло в воздухе такое и мелькнуло в его глазах… Не знаю, что произойдет, но этого человека мне жаль.

Салазар улыбается и подает кому-то знак. Взрыв неприятного, похожего на лай, смеха. Несколько татуированных рук хватают врача и уволакивают прочь, под звуки рвущегося с треском окровавленного халата.

Гвалт и крики стихают в отдалении.

– Пойдем. – зовет Ян еще до того, как снова наступает тишина.

– Никуда я с тобой больше не пойду!

Снова взмахиваю оружием. Ян закатывает глаза и шприц летит в мусорное ведро. Он отступает на пару шагов и снова манит за собой.

– Давай. Все самое страшное позади. Ну же. Я тебя не обманывал.

– Не обманывал?! Ты… Ты меня… Да что это вообще такое… Что это за место? Что здесь происходит?!

– Не говори, что это было хуже того, от чего я тебя избавил. Я дважды спас твою жизнь, один раз – чтобы ее забрать. Я поступил бы так снова, но в этом больше нет нужды. И если жизнь по прежнему тебе дорога – я твой единственный шанс ее сохранить. А если нет – просто скажи. И все закончится здесь и сейчас.

Он ждет. Достоинство ускользает и с каждой секундой словно опухоль вырастает в горле ком. Все случается само собой: слезы брызжут во все стороны внезапным и бурным потоком.

Я снова слышу его голос, но не разбираю ни слова. Чувствую как что-то ложится на мои плечи. Его куртка. А простыня давно лежит где-то на полу. Это – самый унизительный момент моей жизни. Звуки его голоса тонут в сплошной завесе слез.

Внезапно я взмываю в воздух.

– Отпусти.

– Ты пойдешь сама?

– Да.

Плотнее запахиваюсь в куртку, поднимаю голову и до конца дороги смотрю только перед собой. Но смотреть и не на что: все те же однообразные, клаустрофобные коридоры, уже знакомый лифт и скалящиеся, неосвещенные змеиные норы боковых ответвлений.

Не знаю, сколько пришлось пройти, но дорога заканчивается в каком-то помещении и если бы не отсутствие окон, я приняла бы его за обычную квартиру.

– Где мы?

– Я здесь живу. Вернусь вечером. Можешь делать все, что захочешь, но никуда не выходи. Поняла?

– Да…

И я остаюсь одна.

Наученная горьким опытом, стою, не шевелясь и не спускаю глаз с массивного шкафа. Но ничьи глаза не прячутся в его глубине и только одежда предстает моему взгляду.

Другая мебель тоже выглядит безопасной и я осматриваюсь внимательнее. Отмываюсь от крови теплой водой и натягиваю первое попавшееся под руку – оно совсем не по размеру, но выбирать не из чего. Все еще дрожу, не то от холода, не то от пережитых впечатлений.