[188] и
«Berliner Tageblatt»[189], соответствуют действительности. Вернее: они ниже действительности, ибо не дают подробной картины того, что имело место в Петербурге и провинции. Для этой полосы террора характерно, что нигде он не вспыхнул под каким-нибудь осязательным давлением масс и явился результатом их самосуда. Максимум, что приводят в свое оправдание большевики, – это что их партийная «периферия» грозила «сама расправиться», если центр не даст сигнала. Зиновьев, якобы под влиянием этой угрозы, стал подстрекать к убийствам по районам и прямо предписал кронштадтцам расстрелять 300 с лишним сидевших у них офицеров (самой безобидной публики). По признанию питерской чрезвычайки
[190], она расстреляла 800 человек. Затем последовал циркуляр Петровского
[191] (комиссариат внутренних дел) об обязательном взятии заложников, и пошли расстрелы по провинции. Общее число несомненно превышает 10 000. По общему правилу социалистов не расстреливали, но кое-где уже установлены расстрелы наших и (чаще) эсеров. Из наших расстрелян рабочий Сестрорец[кого] завода в Петербурге (интернационалист) Краковский
[192], недавно выпущенный из москов[ской] тюрьмы по требованию всего завода. Местная чрезвычайка схватила его на улице и сейчас же расстреляла, прежде чем городские большевики могли вмешаться. Они страшно подавлены этим фактом, ввиду популярности Краковского и хороших отношений между ним и многими б[олыпеви]ками. В Рыбинске, по признанию чрезв[ычайной] комиссии, ею расстреляны два наших: Романов и Левин (секретарь советских профсоюзов), по нашим сведениям, кажется, еще двое. Никакого дела о «заговоре» там не было, никакого движения, их расстреляли просто и хладнокровно, как опасных людей. Еще раньше 2 рабочих с[оциал]-д[емократов] расстреляно в Витебске, 1 с.– д. в Вологде (Папилло), 1 – в Нижнем (секретарь комит[ета] Риднеск) – все без всяких сколько-нибудь серьезных оснований. Надо думать, что в более глухих местностях было еще много расстрелов невидных работников. Тюрьмы переполнены нашими. В Москве до сих пор сидят, кроме Абрамовича и взятых с ним, члены ЦК Югов
[193], Яхонтов
[194], Трояновский
[195], Г. Кучин (Оранский)
[196] – последние двое уже больше 4 месяцев, – затем оба брата Малкины (Алексей
[197] и Борис
[198]), быв[ший] офицер Стойлов, быв[ший] женевский студент Коган, редактор «Впереда»
[199]С. С. Кац
[200], экономист Г. Кипен
[201], известный П. Н. Колокольников
[202] (арестов[анный] после речи на кооперат[ивном] съезде, где критиковал кооператив[ную] политику большевиков), быв[ший] офицер И. Кушин
[203] (секретарь ЦК), быв[ший] америк[анский] эмигрант Равич
[204] и др. В числе арестованных с Абрамовичем по делу раб[очего] съезда сидит до сих пор член латышск[ого] ЦК Вецкальн
[205], личн[ый] друг Фр. Платтена
[206] и быв[ший] председатель одного союза плотников в Швейцарии. В Петерб[урге] сидит старый меньшевик Назарьев
[207], кооператор раб[очий] Бройдо, рабочий Панин и еще другие рабочие. В Нижнем, Перми и других губернских центрах арестованы все видные работники, не успевшие скрыться. В Москве обычная история с этими арестами такова: после долгого времени хлопотами удается добиться передачи дела судебным властям, они приходят к заключению, что нет материала для процесса, а тогда, как это было в жандармское время, их записывают «за чрезвычайной комиссией», за которой они могут сидеть без конца, если чрезвыч[айка] не добудет одобрения своей идее послать всех политических противников в «концентрационные лагеря», т. е. в новые тюрьмы, где специально при случае будут расстреливать заложников.
