– Убери его в шкаф. Я летом в нём буду в огороде работать…
Письмо 9. Про маму
Мама была мастерицей на все руки! Она умела всё: шить, вязать, стряпать, рисовать. В архивах нашлись документы, в которых сказано, что маме, Кузьменко Екатерине Марковне, объявляется благодарность за подарок фронту – мешок связанных носков и мешок перчаток для солдат. А тогда ей было всего шестнадцать лет! По сей день храню мамины вязаные вещи, вышивки… Она была талантлива. Очень.
Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год. Мне шесть лет, брату пять. Утром, сквозь сон, слышу, как отец, уходя на работу, говорит маме, что хочет пригласить друзей на своё тридцатилетие:
– Ты приготовь тут всё. Пирожков испеки, стол собери. Давно на тебя хотят посмотреть…
Мама нагрела бак воды, налила в ванночку алюминиевую. Накупала нас с братом по очереди и приказала:
– Сидите на кровати и не мешайте! К папке гости придут, готовиться буду!
Мы сидели на узкой солдатской кровати, листали потрёпанные книжки, дрались по разным причинам. А мама готовилась к приходу гостей.
Намочила пол, посыпала содой, затем ножиком выскребла его до белизны.
Натёрла картошку, отжала и слила в тарелку крахмал. В тазик с водой вылила кипяток с крахмалом и замочила там две белые простыни.
Накалила на печке утюг – и влажные простыни прогладила до глянца. Разложила одну простыню на полу, взяла химический карандаш, и, макая его в воду, нарисовала потрясающие ромашки. Получилась скатерть. С ромашками по краю.
Разрезала вторую простыню на квадраты и в уголке каждого квадрата нарисовала такие же ромашки. Получились салфетки.
Тесто уже вылезало из ведра. Мама быстро превратила его в пирожки с повидлом и засунула их в духовку.
Газетами протёрла два маленьких окошка. Полила цветущую герань, поставила горшок с цветком на середину стола.
Намотала на тряпичные полоски газетные валики и закрутила на них влажные волосы. Сняла свои розовые хлопковые трусики, простирнула их в ванночке и, положив в вафельное полотенце, плотно отжала, затем ещё раз и ещё, досуха, и, на ходу надев их, достала из духовки пирожки, выложила на большую тарелку горкой и накрыла белым полотенцем.
Надела чулки «со швом» из коричневого капрона. Встала в ванночку, в которой купала детей, тщательно промыла ноги в чулках – чтобы капрон хорошо их обтянул, вытерла досуха вафельным полотенцем, а полотенце простирнула и вынесла во двор, развесила на веревке.
Почистила картошку, поставила варить. Разделала селёдку, нарезала на мелкие кусочки, посыпала лучком и полила маслом. Нарезала хлеб, положила огурцы из банки.
Сняла самодельные «бигуди», нарисовала карандашом брови, и поставила на щеке чёрную «мушку». Это было очень модно. Надела платье сорокового размера, затянула широкий пояс, подложила в бюстгальтер кусочки ваты. Села ждать… И мы с братом тоже, наевшись пирожков, ждали затаив дыхание.
До конца жизни отец помнил и рассказывал, как восхищались его женой, – такой красоты и чистоты никто из его никогда не видывал и такой вкуснятины не пробовал!
О своих родителях я скажу ещё много слов в своих письмах. Не всегда хвалебных, иногда и горьких. Это жизнь…
Письмо 10. Про сумочку
Если смотреть поверхностно, свысока, не углубляясь в суть, то можно решить, что эта банальная история не заслуживает абсолютно никакого внимания. Подумаешь, ребёнок страдает. Да и кто бы из взрослых считался с детскими переживаниями? Не до того было, когда приходилось выживать, сводить концы с концами. Никто бы из них и не догадался задуматься, сколько уже шрамов на сердце маленького человечка. А ведь впереди у него целая жизнь. Надолго ли его хватит?
