Письма стареющего селадона - страница 5

Я поступил в медицинский институт в неполные семнадцать лет. И жить должен был в общежитии. Об общежитиях всегда было много разговоров как об очаге разврата. Тайно, в мыслях, меня это устраивало. Я хотел быть в центре разврата. Но я был настолько стеснительным, нерешительным и неуверенным в себе, а, тем более, в своей привлекательности, что все эти шесть лет так и прошли в фантазиях, ожиданиях и регулярной суходрочке под одеялом перед сном. И поездка со стройотрядом «на целину» летом после третьего курса, когда мне было 20 лет, когда мне на корень стоячего елдака можно было подвесить ведро, ну не ведро, а трёхлитровую бутыль, и он бы выдержал, – и тут ничего не получилось. Меня должна была бы совратить или взрослая женщина, или я должен был бы стать уверенным в себе, напористым, инициативным. Ни того, ни другого до окончания института не произошло. Я только приобрёл опыт целования тогда же, в казахстанской степи, когда мы днем строили дома в посёлке, вечером ходили в кино, по выходным – на танцы, первые знакомства, первые робкие попытки. Её звали Зоя, казашка с плоским профилем, маленьким носиком, подчёркнутой талией и большим бюстом. Эту историю, может быть, я расскажу потом. Там не было секса.

И вот получен диплом! Я с друзьями (тоже свежеиспечёнными дипломантами) выехали на целый месяц в Ялту! В этом городе мальчик стал мужчиной. Мне шёл двадцать третий год. В один из вечеров я оставался один, ребята ушли на блядки, и в ожидании неизвестного, я зашёл в бар. Заказал коктейль «Коблер» и две конфетки «Белочка». За столиком сидела девушка, я попросил разрешения и подсел. А через минуту к нам подсела молодая мама с пятилетним мальчиком. Ещё через минуту я пододвинул одну конфетку одной, другую – второй. Та, что с ребёнком, сказала: «Ой, что это вы себя без конфет оставили?» А та, что без ребёнка: «Можно, я отдам свою мальчику», – и пододвинула конфетку ему. Так завязался разговор. Вскоре мама с мальчиком ушли, а мы ещё немного поболтали. Потом взглянули друг другу в глаза. Через несколько секунд молчаливой паузы почти одновременно произнесли: «Ну что, пошли?» И пошли.

Когда вышли на ступеньки, я уверенно взял её за талию. Она только взглянула в мою сторону и ничего не сказала. Я чётко понимал, что должен делать всё продуманно. А как это делается? Шаблона не было, всё получалось экспромтом.

Мы пошли к набережной, что-то рассказывали друг другу. Оказалась, что она мама маленькой дочки, более того, она ходила на тот же Массандровский пляж со своей матерью и ребёнком, и загорала в том же пятом секторе, и по пляжу помнила меня! Через какое-то время я внезапно на середине слова впился взасос её в губы, крепко держа голову руками. Когда я отпустил её, сразу продолжил беседу с того места, где прервался, как будто ничего не было. Потом ещё один засос, ещё. Уже можно было гладить плечи, ягодицы. Она отвечала поцелуям, ласкам. Я предложил: «Спустимся к морю?» Она отказалась, но очень неуверенно. Мы добрели до какого-то топчана, присели. Было безлюдно, тепло, море ритмично накатывало мелкой волной. Я был возбуждён, но очень ясно мыслил, понимал, что нельзя допустить грубости и бестактности. На топчане я стал более инициативен, она отвечала мне, я понимал, что ей приятно, и это меня воодушевляло. Я знал Камасутру наизусть, и все виды поцелуев теперь можно было испытать реально, и я помнил, что борьба языков с плотно прижатыми губами – это вершина чувственных поцелуев! А ещё можно языком водить по её зубам, заводить за щёку, втягивать её язык в свой рот, не давая дышать! В какой-то момент мне удалось вздёрнуть её кофточку и припасть к соскам. Она была даже не плоскогрудой, а просто безгрудой, как подросток, только с женскими сосками. Одновременно, я понимал, что время позднее, что есть какой-то дискомфорт открытого пространства, шума, случайных прохожих. Теперь она спросила: «Спустимся к берегу?» – «Нет, пожалуй, неуютно. Давай завтра с пляжа поедем ко мне?» – Она согласилась.