– Не помню.
– Я и говорю – сотрясение!
Он умоляюще на нее посмотрел. Над ним даже мать не особо тряслась, он не привык к этому. Что, как ему казалось, было плюсом. Нельзя размякать и давать себя жалеть. Ни себе, ни другим!
– Раньше ты тоже из-за девочек дрался? – спросила Наташа.
– С чего ты взяла?
– Ответь.
– Нет, конечно!
– Конечно? – Ее глаза стали лукавыми. – То есть я первая?
Ромка молчал как партизан. Он на провокации не поддается!
Может, ему еще Наташеньке в любви признаться? Не дождется!
Или она просто над ним смеется? Издевается? Играет с ним?
– Спасибо, Рома, что заступился, – услышал он ее голос и тут же отбросил все глупости, что пришли в голову.
До дома Наташеньки добрались быстро. Или им только так показалось? От метро «Московская» шли пешком, а это прилично. Жила она тогда вместе с родителями и сестрой в той самой коммуналке на Рождественской. Вместе с бабушкой их было пять человек. Только через год семья Наташи смогла переехать в отдельную квартиру. Тоже тесную, двухкомнатную малогабаритку, но в ней хотя бы дети и родители могли разойтись по разным комнатам.
Расставаться не хотелось. Но нос Ромки еще больше распух, и стало трудно дышать.
– Езжай домой, встретимся завтра.
– Хорошо, – кивал он головой, но оставался рядом с Наташенькой.
– Позвонишь мне, как доберешься?
– Обязательно. И завтра утром. А днем я приеду, и мы пойдем гулять по набережной.
На том в итоге и распрощались. Но Ромка обещание не сдержал, когда он вернулся в свой район, на него напали. Скорее всего, Зубило с дружками, но это только догадки. Отбил Ромку сосед, старый ханыга, державший в девяностые весь Автозавод. Но серьезная ходка, тубик, синька, а главное, предательство корешей сломили некогда авторитетного мужика. Он просто доживал свой век, ни с кем не общаясь. Но за Ромку вступился. Поэтому после того, как тот вышел из больницы, никто больше к нему не цеплялся.
… А Наташа тем временем уехала с семьей на юг.
Об этом Ромка узнал от очкастого паренька с узкими плечами, брюшком и невероятными волосами: рыжевато-русыми, волнистыми, собранными в хвост на макушке. На Мончаге за такую прическу пацану прилетело бы тут же. Да и в центре за нее можно было отхватить, стоило только свернуть с туристических улиц во дворы.
– Фигасе у тебя прича, – не сдержался Ромка. У него рука была загипсована, а бровь зашита, но он уже отлично себя чувствовал.
– Что, прости? А, ты о волосах! Я, может, мню себя Самсоном… – И усмехнулся надменно. – Но где тебе знать, кто это?
– Герой мифологии. Его сила заключалась в кудрях.
– О, начитанный гопник. Надо же.
– Нарываешься? – Почему-то «Самсон» не вызывал в Ромке раздражения. – Хочешь без волос остаться? Могу устроить.
Он шутил, но парень этого не понимал. И все равно продолжал хамить:
– Рука не отсохнет? Смотрю, одна уже недееспособна. Кого-то до меня стричь намеревался?
Ромка замахнулся ею. Бить парня он не собирался. Даже пугать. Он скорее шутил. Но тот вдруг сжался весь, поник. Плечи дрогнули. Он как будто хотел защититься, но не смог…
– Да я прикалываюсь, ты чего? – Ромке стало за себя стыдно. – Подружиться хотел, а ты на меня бочку катишь. Как тебя зовут?
– Генрих.
– Опять выдумываешь?
– Нет, меня на самом деле так зовут, – устало выдохнул парень.
– А фамилия какая? Корнелиус?
– Розенберг. Мой дед был пленным немцем, строил в Нижнем, тогда еще Горьком, заводские цеха «Красного Сормова». – Он почесал макушку. – А кто такой Генрих Корнелиус?
