Налив немного воды из ведра в зелёный чайник, Бернард поставил его на плиту. Повинуясь пришедшему на ум, мышак вернулся за рабочий стол и продолжил писать, навострив уши, чтобы не пропустить момент, когда чайник начнёт кипеть.
«Моя милая Элиза, – он клал строчку за строчкой, – тебе не стоит за меня беспокоиться, потому что я не выхожу из своего убежища в темноте. Здесь, в горах, совсем не так, как у нас дома в зелёной долине. Тут суровые камни, еловые леса, ветрено и прохладно даже летом. Тем не менее, мне здесь нравится. Я на своём месте и занят новым делом».
Ах, крышка прыгает на чайнике! Бернард быстро сбежал вниз по лестнице и подхватил чайник войлочной рукавицей. Он не клал заварку прямо в этот чайник, потому что частенько использовал нагретую в нём воду для хозяйственных целей. Не очень здорово, когда после умывания шерсть пахнет чаем, не правда ли? Потому-то у Бернарда был особенный заварочный чайник, изящный и небольшой. Его сделали мышиные мастера с острова Мурано, который находится рядом с Венецией. По торговому пути через перевал Бреннер, который ещё с древности служил как мышам, так и людям, этот чайничек оказался здесь, в Восточном Тироле, за сотни километров от Адриатического моря. Чайник был прелестным: на его бока мастер нанёс рисунок яркими красками. Тонкой кистью он изобразил двух танцующих молодых мышек в итальянских платьях.
Мышак положил туда немного чайного листа и добавил мёд с шиповником, которые хранились в банках в кухонном шкафу. Это было единственное средство против простуды, и запас Бернард сделал на всю зиму. Экономить теперь не следовало – не хватало ещё заболеть и оставить путь без надзора.
Бернард выждал некоторое время, пока чай настоится, поставил на поднос глиняную чашку и достал из коробки самодельных сухарей с изюмом, своих любимых.
Теперь всё было готово. Старый мышак с удовольствием разместился на стуле за рабочим столом, отпил чая и закусил сухариком. Хорошо! Ветер продолжал выть и стучать в окно, только теперь Бернарду было тепло и уютно, а через письмо он чувствовал, будто его любимая жена рядом.
«Дорогая Элиза, – продолжил он, – тебе бы понравилось в этом лесу. Летом он зелен и полон голосов птиц. Осенью становится багряно-золотым, жизнь в нём затихает. Стоят прозрачные дни, когда воздух торжественно пуст и небо такое особенное, будто ему известна какая-то тайна. Когда придёт зима, иглы елей заиндевеют на морозе, земля покроется снегом и станет очень холодно. Не волнуйся за меня! Мою башню, про которую я тебе подробно писал в прошлых письмах, засыплет снегом по самую крышу, так сильно, что и отрываться бессмысленно. Я выхожу на работу прямо в снег, прокладывая тоннель и наставляя путь. От моего дыхания, от хождений туда и обратно, от тепла моего светильника, тоннель обледеневает, и я не боюсь обвалов до самой весны. В погожие дни солнце светит так ярко, что можно обходиться без своего света, потому что солнечные лучи проникают сквозь снег и лёд. Это очень красиво – я будто бы в норе, стены которой выложены горным хрусталем и самоцветами.
Я раньше писал тебе, что у меня здесь всё рядом. Например, воду набираю из ручья, который льётся из небольшого водопада. Зимой как-то раз я выбрался полюбоваться им. Кое-где намёрзли большие глыбы льда, но даже в сильный мороз водопад продолжал лить воду с вершин гор в нашу долину прямо до реки Дравы».
