Бернард вспомнил далекие весенние дни, когда только-только познакомился с Элизой в Зальцбурге. Неожиданно для себя он осмелел и пригласил её на реку, хотя по мышиным меркам это было далековато для прогулки, да и опасно, потому что по набережным ходили люди и любовались старинной крепостью. Ещё более неожиданным стало её согласие. Они прошли по водосточной трубе, скрываясь от чужих глаз, и оказались на берегу реки. Воодушевлённый тем, что Элиза согласилась пойти с ним, Бернард решил показать ей свою удаль. Он нашёл на берегу небольшую дощечку, спустил на воду, сел на неё, оттолкнулся и поплыл. Конечно, Элиза пыталась протестовать, но мышак был упрям. Не прошло и минуты, как волной его смыло с дощечки. Молодой Бернард отчаянно пробовал нащупать дно лапами, однако течение уносило прочь от берега. Помощь неожиданно пришла со стороны его подруги. Она бросилась в воду и, вцепившись зубами в воротник куртки, начала грести к берегу всеми четырьмя лапами. Бернард что было силы помогал ей и, наконец, им удалось выбраться на сухое место. Они долго сидели на берегу, приходя в себя. Мышаку было очень стыдно за свой глупый поступок, но Элиза только посмеялась, обратив неловкость в шутку. В другой раз Бернард бы обиделся, потому что в ту пору был очень заносчивый и гордый, не позволяя никому шутить над собой. Злиться на Элизу не было никакой возможности, и Бернард счастливо рассмеялся.
Да, это было давно. Мышак откинулся на стуле и почесал ухо.
«Месяц назад я ходил на праздник урожая в деревню Лафант. Знаешь, дорогая, я очень скучаю по нашему дому и нашим праздникам. Этот тоже был хорош, хотя на нём не хватало тебя. Как и положено, в конце сентября там собрали большой урожай с окрестных полей, лесовики принесли ягод и грибов, испекли большой каравай. Были песни и танцы, и – да! – я тоже танцевал. Для стариков поставили особенную лавку, чтобы они грелись на солнышке. Только я к ним не пошёл! Я встал в круг вместе с молодёжью и плясал, как много лет назад. Мне кажется, молодые мыши смеялись надо мной. Пустое! Я снова почувствовал себя, как на нашей свадьбе, особенно, когда смотрел на молодые пары перед алтарём из зелёных листьев. В этот раз женились семь пар влюблённых, а венчал их наш жрец из Лиенца, ты его знаешь. Мы все радовались, бросали зерно на новобрачных и желали, чтобы Великая мать позаботилась о них. Хороший получился праздник».
На этом Бернард отложил карандаш, широко зевнул и пошёл спать. Теперь сон дался ему легко: ведь рядом с ним была Элиза. Ближе, чем где-либо, – в его сердце.
Эта ночь прошла, теперь наступил день и принёс с собой обычные заботы. Волшебное ощущение близости с любимой ушло вскоре после того, как он отложил карандаш.
С грустью Бернард подумал, что сколько бы ни было колбасы на завтрак, однажды она закончится. И надо будет вставать со стула, нести посуду в ведро, чтобы после помыть её, одеваться и идти на работу. Он посидел ещё немного, даже когда еда в миске кончилась и кружка осталась пуста, потом встал и начал бродить по башне, то принимаясь за уборку, то оставляя её, передвигая вещи без всякой цели; он принимался считать оставшиеся сухари, потом, махнув лапой, понимал бессмысленность занятия. Это не могло долго продолжаться.
– Пора кончать со сборами! – решительно сказал Бернард сам себе. Он и сам уже понял, что просто оттягивает тот неприятный момент, когда нужно будет открыть дверь и шагнуть в ветреную и холодную тирольскую осень.
