Он опоздал на целый час. Целых шестьдесят минут я стояла на ветру, вжимая голову в плечи, словно таким способом можно было спрятаться от дурных мыслей. Я чувствовала себя полной дурой. Хотелось развернуться и уйти, но какая-то странная, упертая надежда заставляла остаться. Надежда на что? Что он скажет что-то такое, что отвлечет меня от боли? Что его улыбка вдруг окажется лекарством?
Когда мы наконец встретились, я поняла: зря надеялась. С первых минут я хотела сбежать – прямо посреди его фраз, прямо через дорогу, не оборачиваясь. Он болтал без умолку, увлеченно размахивал руками и показывал на машины, которые хотел бы купить. Его слова были пустыми, будто набор звуков, не проникающий в сознание. Я изо всех сил старалась улыбаться, рассказывать что-то о себе, но эта наигранная бодрость выдавливала из меня последние силы.
Каждый шаг рядом с ним казался тяжелее предыдущего. В какой-то момент я заметила, что он щелкает семечки на ходу, и каждая упавшая шелуха, будто с грохотом обрушивалась в моей голове. Я смотрела, как серые скорлупки ложатся на тротуар, и в этот момент мне захотелось не просто уйти, а исчезнуть – раствориться в воздухе, чтобы больше не чувствовать этот комок раздражения, тревоги и боли внутри.
Мы дошли до ближайшей кофейни, и я сказала, что хочу выпить чаю и съесть что-нибудь сладкое – не потому что была голодна, а чтобы хоть как-то разрядить это напряжение. Он отказался. Я не стала настаивать. И когда его фигура растворилась в вечернем полумраке, я впервые за этот вечер выдохнула.
Я зашла в кофейню и… вдруг почувствовала, что попала в прошлое. Это была та самая кофейня. Наша кофейня. Мы всегда завтракали здесь по выходным. Здесь Он любил заказывать капучино, а я – свое неизменимое какао. Те же официанты, те же столики, тот же мягкий свет… Только теперь я была одна.
Я заказала чай, но он не согревал. Горячий напиток обжигал губы, но не трогал лед внутри меня. Взгляд упал на булочку на тарелке, но горло сжалось – ни один кусочек не смог бы пройти дальше.
Я закрыла лицо руками, стараясь заглушить всхлипы. Мне казалось, что если я не буду видеть никого вокруг, то и меня тоже никто не увидит. Но сквозь ладони я все равно ловила сочувствующие взгляды официантов. Словно они понимали. Словно видели меня не просто одинокой девушкой за столиком, а частью истории, которая когда-то разворачивалась у них на глазах.
Чай в чашке остывал, а я сидела и медленно проваливалась в эту бездну воспоминаний. В какой-то момент официанты мягко напомнили, что кофейня скоро закроется. Я молча кивнула, надела пальто и вышла на улицу. Холодный осенний воздух обжег щеки, но в груди не становилось легче. Я отправила подруге сообщение и на ватных ногах побрела к ее дому.
У нее было тепло. Гостеприимный свет лампы, запах свежезаваренного чая, и тихий детский смех из соседней комнаты создавали ощущение тихой гавани, где можно было переждать шторм. Мы говорили обо всем, кроме того, что разрывало меня изнутри. Я не хотела быть слабой, не хотела распахивать душу и захлебнуться в своих эмоциях на глазах у подруги.
Когда я вернулась домой, в квартире было тихо. Пусто. Мама на даче. Папа – за тысячи километров. Даже собаки, которые всегда встречали меня радостным лаем, были далеко.
Я стояла в темноте, смотрела на огни за окном и думала о тех людях, чьи окна светились в ночи, как и мое. Кто они? Что чувствуют? Может, кто-то из них тоже стоит сейчас у окна и молча переживает свою боль?
