– Ты что делаешь?! – выдавил из себя Николай Ильич, немея от страха.
– Мусор жёг, – пояснил лакей, меняясь в лице. По виду Николая Ильича он понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее, причём именно из-за него, но ещё не знал, что, и оттого ему было в разы страшнее…
Через мгновение лицо Ивана вытянулось от изумления, а нижняя челюсть отвисла. Николай Ильич бросился к топке, где догорали смятые листки бумаг и салфетки, упал на колени и, обжигаясь, голыми руками полез в огонь. Но было поздно. Вставленное в щель между кирпичами письмо сгорело.
На крик пришла супруга. Ольга Иннокентьевна догадалась, в чём дело, выпроводила прислугу, плотно притворила двери и навалилась на них спиной.
– Ничего страшного! – заверила она и снисходительно посмотрела сначала на мужа, потом на печь. – Сам же сказал, что прочёл. Бери теперь бумаги и перья.
Николай Ильич ужаснулся.
– Ты предлагаешь самому написать?! – попытался он угадать тихим голосом и зачем-то напомнил: – Там план распределения денег, выделенных немецкими товарищами для партийных нужд на сентябрь…
– А что здесь такого? – Ольга фыркнула. – Кто проверять станет? Даже если что-то и упустишь, не заметят. Таких депеш за месяц столько проходит, они всех и не упомнят. Сейчас телеграфу и почте доверия нет, всё норовят с оказией передавать. И непременно допиши, чтобы тебе, как особо проявившему рвение, выплатили сто рублей вознаграждения.
– Ну, так уж сто! – возмутился он корысти жены, не уловив в её голосе иронии.
– Не желаешь, так хотя бы как-то упомяни себя в письме! – стояла на своём Ольга Иннокентьевна, насмешливо глядя на мужа.
Конечно, она говорила нарочно, но он воспринимал всё всерьёз.
Немного помявшись, Николай Ильич направился к секретеру, однако на половине пути встал.
– Как-то не по себе мне от обмана, – признался он и развернулся к Ольге.
– Кого же ты обманываешь? – Она всплеснула руками. – Ведь всё как есть и напиши. – И вновь напомнила: – Сам же говорил, что прочёл послание…
– Прочёл, – согласился Николай Ильич. – Так может на словах и передать?
– Тогда точно не поздоровится! – Ольга Иннокентьевна покрутила головой. – Лучше ли тебе от того будет, если узнают, что все письма ты перед дорогой прочитываешь?
– Любопытство ещё никого до добра не доводило, – согласился Николай Ильич. – А как же с припиской быть?
– С какой?
Ольга Иннокентьевна уже принялась разбирать платья, и не сразу поняла, о чём речь.
– Об вознаграждении, – робко напомнил он.
– Смешной ты ей богу, Николай Ильич! – Она отмахнулась. – Поверил, что я на дурное дело подвигнуть могу?
– Помнится, частушки пришлось везти, – вспомнил вдруг неожиданно Николай Ильич, прилаживая лист бумаги на столешницу. – Случись дурню нашему их сжечь, тогда уже точно не восстановить.
– Это те, что про императрицу и Гришку Распутина? – уточнила Ольга Иннокентьевна. – Я их наизусть за дорогу выучила. У меня память цепкая!
– Брешешь! – выпалил со злостью Николай Ильич. – Там их с десяток было в этой книжице…
Сказал он это с затаённой обидой. Ещё бы, Николай Ильич и так знал, что память у супруги была отменная. Не чета его…
Ольга Иннокентьевна, между тем, принялась декламировать:
Уж я мостиком хожу,
Мостик изгибается
Что от Гриши я рожу,
Никто не сдогадается
– Ты чего?! – зашипел на неё Николай Ильич. – Загубишь нас!
Веселея от вида супруга, Ольга нарочно продолжала его злить:
– Каково тебе такое послушать? – спросила она с задором и стала читать следующую частушку:
