Плац. Том 1 - страница 23

– Ты читала его статьи? – поинтересовался он зло, одновременно ловя себя на мысли, что и сам лишь возил переписку этого человека.

– Зачем мне это надо? – Ольга Иннокеньевна хмыкнула.

– Но ты же со мной? – Николай Ильич растерялся.

«Значит, там, за границей, она лишь прикидывалась, что ей интересно! – возмутился он мысленно, вспомнив, как супруга собирала вокруг себя компании что-то горячо и жарко обсуждавших товарищей. – Лицемерка! А ведь умеет создать впечатление! – восхитился вдруг Николай Ильич. – Как меня удивляли её высказывания! Не может ли быть так, что каким-то образом её кто-то наставляет? Как она горячо спорила по поводу профессиональных революционеров с Ивановым! Он стоял на том, что люди прежде всего должны быть идейными, а жена двумя фразами осадила его. Смысл мнения Ольги совпадал с мнением Ульянова, и сводился к тому, что идеей сыт не будешь, и всякая работа должна оплачиваться».

– Разве иначе возможно для жены? – Ольга Иннокентьевна недоумевающе уставилась в отражение мужа в зеркале. – Только не пойму, чего ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы взгляды разделяла, – промямлил он.

– Я разделяю, – заверила она. – Только не имею желания голову забивать разными глупостями. Пустое это…

– Не понимаю тебя, – честно признался он.

– Хорошо, будь по-твоему! – неожиданно отступила Ольга Иннокентьевна и, с едва скрываемым сарказмом в голосе, соблаговолила: – Схорони!

Спустя некоторое время, исписанный убористым почерком и сложенный в несколько раз листок, был завёрнут в кусок материи. Сжимая его в руке, Николай Ильич преобразился. Он стал метаться по комнате, заглядывая под предметы, которые, по его мнению, могли стать тайником. Потом встал на четвереньки и посмотрел под кровать. Кряхтя, поднялся и, не обращая внимания на светлые круги пыли на коленках, откинул и снова уложил на место матрац с одеялом.

Наблюдая в зеркало за действиями супруга, Ольга Иннокентьевна покачала головой.

– Да что вы так волнуетесь?! – спросила она грудным голосом и потребовала: – Успокойтесь! На вас лица нет. Сейчас придет кто, и сразу заподозрит, уж не сотворили ли вы что нехорошее.

– Полно те, смеяться! – взмолился Николай Ильич.

Он оглядел затравленным взглядом комнату и устремился к печи. Обложенная кофейных цветов кафелем и занимавшая весь угол, до самого потолка, она с весны не топилась. В ней, наконец, отважный курьер и упрятал депешу. Растерзанный головной убор остался у зеркала.

За обедом Николай Ильич окончательно успокоился и взял себя в руки.

– Странно, – заговорил он. – Который раз вожу переписку. Рискуем. А вот прочёл и не понимаю, к чему всё?

Он замолчал. Вошла горничная, неся в руках супницу. Николай Ильич отстранился от стола, и некоторое время следил за тем, как невысокая девушка, одетая в длинное синее платье и белый передник, разливает по тарелкам бульон.

– О чём на этот раз сообщение? – спросила Ольга Иннокентьевна, дождавшись, когда горничная выйдет, и притворит за собой двери.

– Требуют усилить агитацию на питерских заводах и фабриках, – стал рассказывать Николай Ильич. – Рабочих призывать к саботажу. На эти нужды разрешают выделить из партийной кассы тысяча сто рублей… Двести шестьдесят на бумагу для газет и сто семьдесят дополнительно на оплату наборщиков. Настаивают, чтобы Морозов Сава не ослаблял давления на Рябушинского по поводу средств, которые необходимо отправить на поддержание наших товарищей в Швейцарии и Франции…