В свою очередь, Ольга Иннокентьевна не могла взять в толк, что так напугало её благоверного, и от этого женщине стало ещё страшнее. К тому же она не понимала, почему Николай Ильич таращится и страшно крутит глазами. Что, если это у него нервное?
– Ну, что же вы? Говорите! – потребовала Ольга Иннокентьевна, странным образом переходя на светскую манеру разговора, которую в кругу революционеров считали пережитком прошлого.
Николай Ильич, словно не слыша супруги, прошёл через комнату и взял в руки злосчастную шляпку.
– Только что, перед домом, я видел шпика! – объявил он заговорщицким шёпотом. – Он был у поезда… Да… Точно так! Он на нас там смотрел не таясь, покуда багаж получали…
– Бросьте! – сказала Ольга Иннокентьевна и вдруг успокоилась. – Вам постоянно что-нибудь мерещится!
– Прекрати! – потребовал Николай Ильич и гневно сверкнул глазами. – Прекрати немедленно обвинять меня в трусости! Твоя манера вести себя со мной подобным образом от непонимания того, чем мы заняты на самом деле и какой вред таит наша с тобой работа для самого государя императора!
– Мания у тебя, дорогой! – стыдила супруга с иронией в голосе. – Какой может быть от нас вред? Не смеши! Забавы ради, да за деньги товарищи развлекаются… Какой никакой кому приработок.
– Как ты смеешь?! – открыл было он рот, но поперхнулся воздухом и замолчал.
Ольга отвернулась к зеркалу и стала протирать лицо салфеткой.
– Который раз подряд вот так паникуешь, – вспомнила она и добавила: – А ещё никто с обыском не нагрянул.
– Как ты не понимаешь?! – возопил Николай Ильич, захлебываясь от негодования. – Это дело времени! Охранка может год следить и собирать улики…
– Какой толк от твоей охранки?! Дармоеды! – возразила Ольга Иннокентьевна насмешливо. – Вон, Кузьмин, дружок твой! – с этими словами она показала рукой куда-то в сторону стены, словно человек, о котором говорила, сидел в соседней комнате. – Сколько раз его заарестовывают и всё нипочём! Ему для важности это только на руку.
– Он выпил в ресторане и стал хвалиться тем, что состоит в партии большевиков и ничего не боится, – стал рассказывать Николай Ильич. – При этом швырялся приборами. За то его и взяли. Потом всё равно отпустили. Ничего против него у полиции не было. У нас же совсем другое дело. Неужели ты считаешь, что никто не заприметил тот факт, что я часто через границу езжу?
– Сейчас много таких, – возразила ему Ольга Иннокентьевна с неохотою. – Ты же сам видел, в Берне или том же Париже, на улице русскую речь можно встретить наравне с немецкой, швейцарской или французской. Ну а про рестораны и гаштеты там разные и говорить не буду. Только и делают, что сидят в них по вечерам и об одном и том же говорят.
– Это самая прогрессивная часть русского общества! – Николай Ильич неожиданно для себя вдруг повысил голос. – Они работают! Конечно, вечерами собираются, чтобы отдохнуть и дела обсудить… Здесь, в России, этого им никто не позволит делать!
– Ну, да, – с сарказмом проговорила Ольга Иннокентьевна. – Европе поди, на руку привечать разных проходимцев…
– Кого ты имеешь ввиду? – спросил он испуганно-возмущённо.
– Да хотя бы твоего Ульянова! – напомнила Ольга сходу. – Ты его видел? Глаза узкие, – с этими словами она прищурилась для наглядности и почему-то смешно сложила губы бантиком. – Хитрые. Одно и знает, писать да спорить! У него одно на уме, как Романовым за братца повешенного отомстить
