Плац. Том 1 - страница 20



Пока он был на озере, мужики напились. Теперь, когда они прошли под солнцем, да ещё размахивая косами, их, что говорится, развезло.

Пётр Ильич бегом бросился к горемычному.

– Я не специально! – причитал Сава, переводя взгляд с Петра Ильича на Дубину, и обратно. – Гришка сам… Ты же видел, Фома! – взывал он к дружку.

Лицо его и чуб были перепачканы кровью, а руки тряслись. Слова давались с трудом. Проговаривая их, Сава кривил губами, словно они перестали его слушаться.

– Отвали! – Фома отмахнулся от него как от прокажённого.

– Да как же это?! – Сава закатил глаза к небу, зло вы матерился и задался вслух вопросом: – Неужто снова под судом окажусь?!

Тем временем, бледный как мел Дубинин Гришка прижимал руками на боку рану. Было слышно, что он скрежетал от боли зубами.

– А ну, покажи! – потребовал Пётр Ильич и опустился перед ним на колени.

– Боольно! – протянул Дубина жалобно и осторожно убрал окровавленные руки в стороны.

Петр Ильич задрал на нём низ выпущенной поверх штанов рубахи. Пропитанная потом, она источала резкий и кислый запах. Взору открылась ровная, длиною в пядь, рана. «Удивительно! – восхитился про себя Пётр Ильич. – Пропитый, грязный и вонючий снаружи, а кровь обычная – красная и чистая!»

Он развернулся к Фоме и зло спросил:

– Что пили?

– Ничего! – Мужик уставился в ответ удивлённо испуганным и глупым взглядом.

– Корчма осталась?! – Пётр Ильич испытующе посмотрел в глаза Фоме.

– Какая корчма? – Батрак пожал плечами и развел руками. – Не было никакой…

– Брешешь! – вспылил Пётр Ильич и объяснил: – Ему рану обработать надо! Неси! – Он повернулся к Саве. – А ты…

Батрак продолжал сидеть в траве и был явно не в себе от содеянного.

– Я не хотел! – шептал Сава и раскачивался из стороны в сторону. – Видит бог, нечаянно вышло!

– Нарви подорожнику и помой! – приказал ему Пётр Ильич. – У костра, в чайнике кипяток!

Строгий голос и внятные команды отрезвили батраков. Оба бросились выполнять указания. Между тем, Петр Ильич осторожно раздвинул края пореза.

– И-ии! – скулил Дубина. – Бо-о-ольно! Мочи нет!

– Терпи! – подбадривал его Пётр Ильич, разглядывая рану.

Так и есть, острие прошло глубоко, но внутренностей видно не было. Он облегченно вздохнул.

Вскоре прибежали запыхавшиеся дружки. Фома держал в руках бутыль, на дне которой плескалась вожделенная жидкость, Сава – пучок листьев подорожника.

– Сейчас придётся терпеть! – предупредил Петр Ильич Дубину, и стал осторожно лить корчму на порез.

– Ой у-у, бля! – взвыл Дубина, однако мужественно выдержал процедуру.

Пётр Ильич залепил рану подорожником и взял снятую с Дубины рубаху, намереваясь порвать на полосы, чтобы забинтовать. Неожиданно батрак запротестовал:

– Нет уж! – Превозмогая боль, он ухватился за рукав. – Мою рвать не надо! – с этими словами Дубина перевел взгляд на Саву, и выдвинул условие: – Он меня порезал, пущай свою отдает!

– Чего?! – протянул с возмущением недавний «убивец». – Ты сам под косу подлез!

– Хватит спорить! – осадил их Пётр Ильич.

Но Сава не унимался.

– Перепугал насмерть, а рана как есть пустяковая! – возмущался он. – Больше притворялся… Я думал, и вправду, пришиб! А он, – Сава умолк, пытаясь подобрать слова поярче да посочнее, с тем чтобы выразить своё негодование, однако, ничего не придумав, просто с осуждением протянул: – У- уу!

Переживший потрясение, он теперь не знал, как за него отыграться. Пётр Ильич был уверен, дай Саве волю, он Дубину тут же поколотит. Да и сам бы ему помог в этом благом деле. Учить таких надо. Ведь как есть Дубина виноват. Сава шёл себе и косил, когда этот из-за своей дури и пристрастия к питию повалился…