Егор Иванович в недоумении. Чьи-то сильные руки толкают его. Председатель смотрит на горделивого, довольного собой стахановца.
– Ты что же делаешь, а? Сукин ты сын. Меня погубить решил и себя сгубишь. Вон на губах кровь уже, – с горечью говорит Егор Иванович.
Стахановец резко подносит руку ко рту и вытирает. Глаза испуганы. Он смотрит на окровавленные пальцы и вспоминает убитого. Разворачивается и вновь падает на колени с мучительными позывами к рвоте.
К ним бежит Аграфена. Платок слетает с головы, тяжёлая коса сваливается ей на плечи. Огромные глаза впиваются в мужа. Она кричит. Мужчина в форме преграждает ей дорогу и хватает её за плечи.
– Куда?! Куда вы его?! – орёт жена.
Мужчина держит её и кивком головы показывает своим коллегам, что пора уезжать. Егора Ивановича запихивают в машину.
– Попрощаться дайте! – надрывно кричит Аграфена. – Дайте попрощаться, ироды проклятые!
Мужчина со всей силы отталкивает женщину. Она падает. Машина трогается. Аграфена вскакивает и устремляется за уезжающим воронком. Егор тянет голову к узкому заднему окну. Он видит, как бежит его любимая жена. Видит её от горя обезумевшие глаза, и по его щеке ползёт слеза…
– Будьте вы все прокляты! Все! – орёт женщина, потом останавливается и оборачивается. Она смотрит на корчащегося от боли стахановца.
Обессиленная, она подходит к нему и смотрит в его глаза. Напуганный стахановец стоит на коленях, а изо рта течёт кровь.
– Ты сдохнешь раньше, чем мой Егор, – с этими словами Аграфена, еле переставляя ноги, бредёт домой, её руки висят, словно плети.
Приговор
Егор в камере. Он прислонён к стене. Люди стоят плотно друг к другу. Духота. Пахнет потом. Слышится стук каблуков конвоира, об железо звякают ключи, скрипит открывающаяся дверь.
– Воды! Воды, начальник! – кричат люди.
Человек в форме резко:
– Не положено. Еду и воду разносят строго по часам. Байков, на выход! – громко командует конвоир.
Егор вздрагивает, протискивается среди измученных людей и идёт в сопровождении двух мужчин по коридору. Его заводят в кабинет.
Огромный портрет Сталина на фоне красного знамени висит над столом, за которым сидит мужчина в форме. Он держит выписку из протокола заседания тройки при Управлении НКВД СССР по Московской области. Надев очки, он сухо зачитывает:
– Байков Егор Иванович, 1877 года рождения, уроженец деревни Юрцово Егорьевского района Московской области, признаётся виновным по статье «За контрреволюционную пропаганду». Статья 58.10 Часть I УК РСФСР. Обвиняемый приговаривается к пяти годам лишения свободы, с отбыванием в исправительно-трудовом лагере, без права переписки. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и вступает в действие сегодня, 5 мая 1938 года.
Егор отрешённо смотрит на графин с водой, стоящий на столе. Он как будто бы не слышит приговора. Не по годам шустрый шестидесятилетний мужчина никогда и не выглядел на свой возраст. А ведь столько горя натерпелся. Смерть первой жены, Александры, умершей в тридцать пять лет от воспаления лёгких. Но то болезнь забрала, видимо, так Богу угодно было. На войне товарищей терял, но то война была. Голод в тридцать втором году пережил.
А сейчас? Сейчас стоит Егор, плечи тянутся вниз, веки на глаза сползают, морщины прорезаются, а молодая душа, как на кол посаженная, кричит, корчится от обиды. «За что ж наказывают меня так? Ведь всю жизнь работал, чтоб людей прокормить», – недоумевает Егор. Он продолжает смотреть на графин.
