– Прошу вашего дозволения провести время на заднем дворе, пока луна не начнет спускаться. После я вернусь в свою комнату, обещаю, – девушка вытянулась по струнке в ожидании вердикта.
– Отправляйся в свою комнату прямо сейчас, – тоном, не приемлющим никаких возражений, ответил Грир.
Девушке пришлось молча последовать приказу главы семейства. Пожелав доброй ночи, она отправилась к себе, хотя комнатой это помещение назвать было сложно. Ей выделили маленькую каморку между кухней и комнатой для прислуги, в которой раньше хранили разный хлам. От крошечного окошка в стене практически не было света или воздуха. Старая кровать в углу, маленький сундук для личных вещей и одна свеча на нем – вот и все убранство.
Элисфия легла на кровать и от досады ударила кулаком в стену. Ее душило это место, эта семья, и речь шла не только о размерах комнаты. Рамон обещал: как только они поженятся, он разрешит ей жить в его комнате, а до тех пор девушка должна находиться у себя. Элисфия не верила, ведь она не раз сталкивалась с обманом и несправедливостью в этой семье. Больше всего на свете она мечтала сбежать из этого дома, города, быть свободной, как птица в небе, но эти мечты таяли с каждым днем. Фотсмены принимали ее лишь до тех пор, пока она могла родить наследников Рамону. Как только они получат свое, кто знает, что ее ждет.
Прислушавшись к происходящему в гостиной, Элисфия поняла, что Фотсмены отправились спать. Подождав еще какое-то время, она тихо вышла из своей каморки и на цыпочках прошла мимо кухни, надеясь, что Мари Мед тоже спит. Но и здесь ее ждала неудача – Элисфия столкнулась с женщиной практически у самого выхода.
– Ох, Мари, прости, пожалуйста, я тебя не заметила, – прошептала Элисфия.
– Нет, – как всегда ответила женщина.
Мари Мед была нелюдимой, ей было чуть больше тридцати лет, но выглядела она намного старше: потухший взгляд, дряблая кожа, поседевшие волосы, собранные в пучок на затылке. Одевалась просто, выбирая платье из крапивы, поверх которого всегда был надет белоснежный передник, и предпочитала ходить босиком, невзирая на погоду.
Когда Мари было четырнадцать лет, ее изнасиловал Шуг Боас – в то время большая проблема для местного управления и спокойствия горожан. Он промышлял воровством, пьянством и разгульным образом жизни несмотря на то, что ему было уже двадцать три года. В тот день Мари задержалась у отца в кузнице и решила прогуляться около городских ворот, где изрядно выпивший Шуг и встретил ее. Девушка понесла от насильника. Город накрыла волна негодования и протестов, жители требовали наказания, но совет решил поженить их, дабы смыть позор с обоих. Шуг Боас противился этому браку, постоянно повторяя: «Это всего лишь баба! Что вы носитесь с ней, как с золотой козой? Я оказал ей честь, сделав ее женщиной и наградив ублюдком. Надеюсь, будет весь в папочку».
Незадолго до назначенной даты Шуг пропал. Искали везде, местные жители дошли до завесы, но его и след простыл. В срок у Мари Мед начались роды. Ребенок родился мертвым. Девушка не смогла пережить того, что выпало на ее долю, и замкнулась в себе. По сей день она говорила только «да» либо «нет» вне зависимости от того, кто и с каким вопросом к ней обращался. Рьяна и Грир Фотсмены взяли ее в свой дом, чтобы она помогала им по хозяйству и с маленькой Элисфией, так как Рьяна была полностью поглощена заботой о своих детях.
