Платонов смотрел вдаль, как бы угадывая, где же проляжет его тропинка, куда поведет она и кто встретится на ней?
Поглощенный своими мыслями, он обернулся назад. Там меж стволов фруктовых деревьев белели стены школы.
– Ну вот, пожалуй, и все, – вслух произнес он и, с трудом подавив вздох, добавил: – Прощай, родная!
Учитель почувствовал, как сжалось сердце. Но усилием воли он тут же подавил щемящее чувство тоски. Мысль о том, что ждет его впереди, заставила внутренне собраться. Руки сами потянулись оправить, как в строю, гимнастерку. И только теперь, как следует оглядев себя, он нашел, что его одеяние совсем не годится. Все – от фуражки военного покроя до гимнастерки под командирским ремнем и брюк галифе – при первом же случае могло выдать его с головой.
– Вот этого не предусмотрел, горе-подпольщик, – с досадой упрекнул он себя. – Все нужно сбросить, сменить, и как можно скорее.
Он быстро прикинул в уме, где это можно будет сделать, и решительно пересек дорогу.
Густая, высокая пшеница укрыла его. И в первый раз за всю жизнь Григорий Платонов пошел по своей земле крадучись и пригибаясь.
На самом дальнем конце села, несколько на отшибе, стояла маленькая опрятная хатенка, скрытая с двух сторон вишневым садом и с третьей – закопченной кузницей.
Здесь жил колхозный кузнец – дед Михайло Бодюл. Был он в большом уважении у односельчан и громком почете в районе. Словом, это был один из тех цыган, у которых учатся и которые служат примером для среднего и младшего поколения колхозников своим отношением к труду. К нему-то и направился за помощью Платонов.
Тщательно осмотревшись, учитель подошел к хате и легонько постучал в дверь. Изнутри не отзывались.
«Не уехал ли дед Михайло? – с тревогой подумал Платонов. – Куда же еще можно пойти? Да нет, более подходящего места сейчас не найти».
Деда Михайла учитель хорошо знал и вполне мог довериться ему. «Да и по селу бродить теперь небезопасно – кто знает, на кого еще наткнешься».
Григорий Иванович снова принялся стучать в дверь, с каждым разом все настойчивее. Но по-прежнему было тихо, хата, казалось, была необитаемой. И когда надежда уже стала покидать учителя, в сенях послышался тусклый болезненный голос:
– Кто?
– Я, дед Михайло, – обрадовался Платонов.
Не сразу звякнула щеколда, и в дверях появилась высокая худощавая фигура старика в овчинном кожухе и шапке.
– Вы?! – не то растерянно, не то испуганно воскликнул дед Михайло.
– Да, да. К вам можно? – поспешил ответить учитель.
– Будь ласка, заходьте, Григорий Иванович! – оживился старик. – Извиняйте, что не сразу открыл вам. Я думал, что это они… – будто оправдывался дед Михайло, зябко поводя плечами. – Проходьте.
Пока хозяин запирал наружную дверь, Платонов вошел в хату и огляделся.
Дед Михайло Бодюл несколько лет тому назад похоронил свою жену и с тех пор жил один, отдавая все свое время кузнице. Но он был не одинок в большой дружной колхозной семье. И хотя в доме не было хозяйки, здесь всегда царили порядок и чистота. Старик сам следил за своим гнездом.
Сегодня в хате деда Михайла не было ни порядка, ни чистоты.
«Значит, жизнь старика тоже столкнула с рельсов», – подумал Платонов, внимательно оглядев и самого хозяина.
Вид деда Михайла невольно внушал чувство сострадания.
– Что же вы стоите, сидайте, – спохватился старик, указывая на скамью, кое-как застланную выцветшей тканой дорожкой.
