После почти часа поисков мы сдаемся.
– Трубки здесь нет. Должно быть, дознаватели ее нашли.
Драммер садится на корточки, опускает голову на руки и стонет.
Я беспокойно глажу его по спине. Утренний свет начинает пробиваться сквозь дымовую завесу все ярче, и лес из серого становится золотистым. Мне не хочется, чтобы кто-нибудь нас здесь увидел. «Виновные часто возвращаются на место преступления» – эту фразу я не то вычитала в какой-то книге по криминологии, не то слышала в фильме. Заодно и проверю, когда окажусь в Сан-Диего и приступлю к учебе – если сумею продержаться ближайшие несколько недель.
Драммер встает и швыряет камень в Провал. Тот шлепается на поверхность и с унылым бульканьем исчезает. Я представляю себе, как булыжник опускается в холодную толщу вод фут за футом, пока не оказывается на дне, где его никогда не найдут. Напряжение, отдававшееся болью во лбу, постепенно отступает.
– Послушай, – говорю я Драммеру. – Вполне возможно, что отпечатки на трубке выгорели или сама трубка расплавилась. Не паникуй. Все будет в порядке. Идем.
На обратном пути мы внимательно смотрим под ноги, чтобы не пропустить другие мелочи, которые мы могли оставить: упаковки от бутербродов, солнцезащитный крем, полотенца. Но если что и было, это уже забрали. Драммер успокаивается, и его мысли уходят в другом направлении.
– Тебе доводилось быть у кого-нибудь первой? – спрашивает он.
Я не сразу соображаю, о чем он.
– В каком смысле первой?
С мрачным смешком он удивленно смотрит на меня.
Господи боже. Речь о сексе. Мне моментально становится дурно.
– Ты же знаешь, я никогда… – Я заставляю себя замолчать: не хочу об этом говорить.
– Первый раз – особенный, – продолжает Драммер, не обращая внимания на мою неловкость.
Я молчу, понимая, что он говорит о Вайолет. То есть нынче ночью у нее был первый раз? Поскольку мне известно, что у него-то это не впервые. В голосе Драммера слышатся гордость и нежность, и я не решаюсь заговорить. Никогда прежде он не называл секс особенным. Это слово будто очерчивает кольцо, внутри которого остаются лишь они с Ви, оставляя меня снаружи, и мне чудится, что лес вокруг меня идет кругом.
Драммер не может бросить меня. Только не теперь, когда над нами нависло обвинение в поджоге с тремя трупами. Он должен опираться на меня, а не на Вайолет! Это я пытаюсь нас всех спасти. Это я собираюсь вытащить нас из передряги.
– Ты о ком-то конкретном? – спрашиваю я наконец, не оборачиваясь.
Мне кажется, он собирается признаться в том, что нарушил наш уговор, и в таком случае я его прощу. Это будет означать, что Вайолет для него не так уж важна.
Но он не признается.
– Да нет, ни о ком. Просто мысли вслух.
Я впиваюсь ногтями в собственные ладони. Драммер беззастенчиво лжет, и у меня перехватывает дыхание. Он никогда не лжет. Мне, во всяком случае. Мысли у меня становятся чернее леса у нас за спиной.
Драммер направляется к водительскому сиденью моего джипа.
– Я поведу, – говорю я, с трудом выталкивая слова через ком в горле.
«Ранглер» срывается со стоянки у начала тропы, скрежеща коробкой передач и визжа шинами. Мне хочется колотить по рулю, вылететь с края утеса, кричать от ярости. Но я сдерживаюсь и молча веду машину.
Когда мы возвращаемся в гостиницу, голову просто разрывает от боли.
– Ты как? – спрашивает Драммер.
– Устала.
Мы разделяемся в коридоре, и я возвращаюсь в свой номер, беру Матильду на поводок и вывожу на улицу.
