Нин, выдав воды, ушла в дом за старой книжкой о работе мозга, которая, как она считала, может помочь в починке взбунтовавшегося Мегамира. Энлиля это заинтриговало.
Навес был крохотный, с летним душем и тесно выросшими кустами бульдонежа. Его белые шары свадебным шатром нависали над узеньким коридорчиком. Влагоёмкая почва, любовно принесённая Энки в подоле строительного фартука, обрадовала скромную калину, и взращённая до первого листка в банке с водой, веточка с так называемой пяточкой, восхитилась душой и раньше срока выпустила сразу в кулак Энки невесомый сквозной шар. Снег невинности так шёл непритязательному дому сестры, что всем, кто видел, немедленно начинало хотеться бульдонежа. На край навеса Энки прилежно складывал бедных мышей, пойманных некоторыми из питомцев Нин. Хвостики свешивались, и Энки их подсчитывал.
За покачивающейся занавеской зрела тёплая вода в баке душа. Фрейлина Нин частенько пользовалась вёдрышком-другим, когда приносила некоторую работу на дом боссу.
Энки первым услышал за калиткой поступь сапог (явно не фрейлина), и глыба плеча с беззвёздным погоном его не удивила. Он указал кружкой, пытаясь отдышаться после принятия влаги в неистовом темпе.
– Здесь что, съезд кровников?
Хатор впихнул под перекладину огромную лапу с длинными пальцами и вскрыл задвижку. Он уже улыбался им. Энлиль, пристраивая кружку на край летнего окошка без рам, спешно оправился, вытянулся и шагнул навстречу. Внутри слышался кукольный топоток Нин и перестук книг на полках.
– Вот как встречают медвежатников. – Посетовал Энки.
Сир Хатор приветливо, даже слишком, поздоровался с их высочествами, сказал:
– Я здесь, потому что… Командор, вот удача, вы здесь, а не… А я слышал из бешено проехавшего грузовика…
Оба брата отметили, что все фразы так непринуждённо оборваны, что только дурак стал бы переспрашивать. Энлиль ни в коем разе значения уклончивости не придал. Маршал вправе иметь манеру разговора какую заблагорассудится.
– Он цел и невредим. Космос вернул нам его таким, как взял. Вы где были? Я не понял.
– Я не сказал?
Энки подбросил кружку.
– Вы ничего не сказали. Как какой-нибудь заговорщик с клинком у горла. Молодец.
– Посмотреть новое оборудование.
– Какое новое оборудование? – Спросил Энки, глядя на командора.
– Никакое. – Ответил тот. – Не понимаю, о чём толкует сир Хатор.
Хатор и сам уже не понимал. Совершенно спокойно, с достоинством он сказал:
– Словом, шёл мимо. А предлог придумать не просто для военной головы. Это вы, штатские, – глядя на Энки, – врёте, не задумываясь.
Энки согласился.
– Среда виновата. Окружающая. Стекающие капли и всё такое.
Показал на белые шары, на брата.
– Цветочки. … А я иду, кручу своё кино, а он навстречу.
Энлиль во имя братской любви и вонючей щетины Энки не поморщился. Хатор это приметил и примирительно прогудел:
– Куратор, командор не любит, когда так разговаривают.
Энки взъерепенился.
– Как так? Он народные… – повернулся телом в развёрстой куртке, дыша всей грудью – …народные поговорки не любит?
Энлиль стиснул губы, и вот этак, почти губ не разжимая, объяснил:
– Да говори ты как хочешь. Только сдвинься чутка и не дыши супом.
Нин, появившись в проёме двери, тоненько засмеялась. Чудо как хороша, сказал себе Хатор – и бульдонеж, умница, посадила.
– О мой командор. …Энки, – кончиком пальца тронула обломанный язык молнии, запутавшийся в растительности столь же богатой, как сад Энки, – благодарю, что заставил его так говорить. Это так…
