Прокурор выступал страстно, зажигательно, напористо. Надавив лапами на трибуну, он тряс рогатой башкой, дважды пил солёную воду и неистово требовал расправы над московскими шпионами. Он так горячился, что любому в зале стало явственно видно, как преданно и фанатично гибридный олень любит свою сибирскую родину.
Во время выступления прокурора судья Черепанов развлекал себя размышлениями о житейских мелочах.
Натянув на морщинистый лоб квадратную шапочку, старик вспоминал – полил ли он сегодня или не полил фикус на подоконнике; а ещё интересовал новый утюг в кладовке, который позавчера куплен в магазине бытовой техники. Судья точно не помнил, в какую сторону надо повернуть кругляшок, чтобы прибор включился на полную мощность.
Когда гибридный олень закончил свою пламенную речь, судья вспомнил, что колёсико поворачивается направо, где стояли три чёрные точки. Черепанов обрадовался этому открытию и хлёстко стукнул молотком по столу, предоставляя слово адвокату.
В зале снова поднялся гул, потому что адвокат отсутствовал, что впрочем, делом было привычным для подобных процессов. Если бы судили вороватого соболя или крутого авторитета из росомах, то, несомненно, адвокаты, которыми в своём большинстве работали гибридные лисы, шуршали бы бумагами, постоянно тявкали и бесконечно требовали, перенести заседание на попозже или, вообще, на завтрашний день.
Сегодня место адвоката пустовало, а значит, обвиняемые защищали себя сами.
– Подсудимые, у вас есть, что сказать суду? – спросил Черепанов.
Рыжий даже голову не поднял.
Барсук замотал улыбчивой мордой, подтверждая, что он сегодня за адвоката и ему есть чем поделиться с судом.
– Слово предоставляется защите, – с сожалением объявил Черепанов, надеясь, что речь зверюшки будет немногословной.
За решёткой в полосатых пижамах обвиняемые выглядели непрезентабельно. Барс походил на больного чахоткой каторжника, дни которого сочтены, а вот покалеченный медведем Марат, излучал безмерное счастье, переходящее в сумасшедший восторг. У него не было одной лапы, но барсук источал надежду, как упрямо выпрямляется весенняя, стойкая травинка под кабаньим копытом. Потому что Марат знал что-то особенное о громком процессе, больше напоминающем судилище или незамысловатую игру в поддавки.
– Меня зовут Марат Хотьковский! – громко сказал барсук. – Мне перед вами скрывать нечего. Да, я шпион! Да, я агент Москвы – и не жалею о своём выборе! Мой рыжий друг тоже служит Москве. И можете не сомневаться, и знайте все!.. мы делали свою работу лучше других шпионов. Мы принесли много пользы своей стране. Нам просто не повезло в тот день…
Черепанов заметно удивился. Обычно во время выступления обвиняемых – кабаны в зале топали башмаками, пихали в пасть толстые пальцы и свистели, словно на свинохоккее. Сегодня же было непривычно тихо, потому что барсук и не думал юлить, оправдывая себя. Он сознался так быстро, что свиньям стало вообще неинтересно переживать за тех, кого по утру кокнут, пустив пулю в лоб. Многим кабанам хотелось ещё послушать свидетелей и попытаться разгадать шпионскую загадку, тем более что в зале находилась одна примечательная свидетельница.
Формы её виделись кабанам – грандиозными. Она сидела где-то в середине зала. Её сарафан с блестящей медалью на лямке сообщал зрителям, что Шалайя готова сказать такое, какое не знает никто в холодной стране – и в жаркой державе, между прочим, тоже.
