В восемнадцатом веке во время башкирского бунта монастырь разрушили, и святая икона бесследно пропала. В следующий раз Табынскую икону Божьей Матери на том же месте и на том же камне обнаружили двое башкир. Из ненависти к другой вере один из них начал ее рубить, однако она осталась неповрежденной. Но это не осталось без последствий для обоих башкир. За совершенное кощунство над иконой они тут же ослепли. Однако один из них тут же раскаялся в своем поступке и прозрел. Обрадовавшись, башкиры с радостью принесли икону Божьей Матери в село Табынское и рассказали обо всем случившемся жителям. Узнав, про дивное знамение табынцы принесли икону в отстроенный заново монастырь и поместили на самое видное место.
Неожиданно Дарье привиделось, что по щекам Божьей Матери сбежали слезы.
– Что случилось? – опасливо вскликнула девушка.
Дарья подскочила к иконе, посмотрела на нее перепуганными глазами, потом провела по темному лику Божьей Матери рукой, но не почувствовала никакой влаги. Сердце девушки мучительно забилось, к горлу подступили рыданья. Она попыталась всеми силами удержать слезы, но они хлынули из глаз неудержимо.
– Зачем я плачу? Ничего же не случилось. Может это игра света.
Каждый день у Дарьи проходил в тоске и думах, и они все время росли. В воспоминаниях девушки светлым образом вставал тот, кому девушка отдала свое горячее сердце и молодую душу. Дарьино сердце истомилась от безотрадной неизвестности. Неизбывная тоска туманила ее сердце. День ото дня она становилась сумрачной.
Дарья с утра до вечера стирала, стряпала и ухаживала за животными. Она подолгу сидела у окна, глядя на улицу, ходила из угла в угол в своей светлице, чтобы отвлечься от тяжелых дум. В свободное время девушка стояла на молитвах, но чуть ли не каждую ночь ей снились тяжелые сны. Дарье даже подумала, что они не спроста к ней приходили. Они как будто на что-то ей указывали. Хотя ее сердце всегда чувствовало и беду, и радость, но что предвещало это сейчас, она никак понять не могла.
И все же, несмотря ни на что, она продолжала жить светлыми надеждами на скорую встречу и на счастливую жизнь с любимым человеком. Каждый божий день она вставала на колени перед иконой и зажженными перед ней лампадами и усердно просила Бога, чтобы гражданская война не разрушила ее счастье.
В это время в хуторе царил беззвучный покой.
***
Платон понемногу начал выздоравливать, но о полном выздоровлении не могло быть и речи. Платон ослабел, глаза сделались вдумчивыми и строгими.
Утром Перелыгин вставал и делал то, что он делал каждый день: одевался, мылся, брился. Скоро его здоровье улучшилось настолько, что он запросто мог заниматься разными, личными делами. Только по утрам с кровати подниматься было трудно, потому что боль сразу же отдавалась во всем теле. Хотя рана хорошо затянулась. Оставалась только краснота на том месте.
Этим утром, приведя себя в порядок, Платон отправился на последнюю перевязку. В перевязочном кабинете была все та же сестра милосердия, которая очень походила на его Дарью. Она приятно улыбнулась, и добрая улыбка сделала ее лицо красивым и милым. В ее взоре промелькнули живые искорки, на щеках появились маленькие ямочки. Загоревшийся взор казака поддался обаянию сестры милосердия. Перелыгин невольно залюбовался ею, и не осознанно продемонстрировал ей свое безграничное восхищение. Его охватило странное беспокойство, он некоторое время стал рассматривать ее. Платон не мог от нее глаз отвести. В ней было что-то таинственное. В ее образе и ее глазах было то, чего не было в других девушках. Своим ясным взором она как будто пронзила его душу. Казак испытал приятное волнующее чувство, которого давно не испытывал. Он почувствовал молодую радость. Это чудесное ощущение казаку было давно знакомо. Такое не раз случалось при встречах с Дарьей, но все же к своей казачке у него было совсем иное чувство. Оно было настоящим, любящим и полностью владевшим его душой и сердцем.
