Платон - страница 25

Я почти поверил, что был услышан. Ждал часов шесть, отсчитывая время по трекам, называл свет тугодумом и оправдывал тем, что в масштабах вечности для обработки сумбурного заказа это недолго. На девятом часу ожидания я устал и смирился с тем, что свет – это просто свет, а не живое существо, не высший разум, и в глаза мне не светит никто волшебный и всемогущий. Это чертовы фотоны – бездушные волны или частицы в зависимости от настроения или наличия наблюдателя, согласно квантовой теории.

«Здесь нет никого, кроме меня, вернее, того, что от меня осталось. Или это и есть я. Просто я и ничего лишнего», – пришел к выводу я.

Понимание, что ты один, – был один, есть один, будешь один, и помощи ждать неоткуда, – резко облегчает задачу. Я снова прокрутил ситуацию с появлением колонки и попытался ответить на вопрос: почему она появилась внезапно? Я же не специально представил ее, а будто вспомнил случайно: услышал, ощутил ее тепло и запах.

«Какой же я болван! Все, что нужно, у меня с собой и лежит глубже, чем обычное воображение. Недостаточно представить желаемое, чтобы оно появилось, – сперва его надо заново прожить и прочувствовать. Так рождаются слова, так пишутся книги».

Море было моей слабостью. Море было всем для меня. В светлом покое не хватало красок, я вспомнил Черное море накануне шторма. Глубокое небо с рваными облаками, валом чернильной синевы и полосой закатного пламени на горизонте. Услышал, как волны с крутыми гребнями, грохоча, разбиваются о пирс, выбрасываются на берег, перебирают рассыпанные четки гальки. Ветер заглушал мой голос, брызги летели в лицо, небо заволакивала тьма. Видел, как из нее ныряли в море резвые молнии. Вдруг небо метнуло гигантский трезубец, и он пронзил море у пирса, тут же ударил гром. Расклокотавшееся эхо бросилось метаться меж скалами и скрылось в тесных пещерах ущелья. Вторая молния трещиной пошла по небу, грозя расколоть его надвое. Я вздрогнул и остолбенел. Вокруг бушевала гроза. Повернувшись к ней спиной, увидел четкую границу, линию, за которой был свет комнаты без стен с черной колонкой четко посередине.

– У меня получилось, черт подери, у меня получилось!.. – закричал я.

Вышло правдоподобно. Но все же я чувствовал себя частью матрицы, потому что не мог ничего потрогать, понюхать, не мог, как раньше, запросто прыгнуть в воду, искупаться, посидеть на гальке. Похоже, в этой реальности у меня были только две предустановленные функции: творить и созерцать, что не так уж плохо, учитывая обстоятельства.

В жизни человеку даны четыре мира вместо одного: реальность, сны, фантазия и память. А здесь всего два. Память и воображение – кирпич и цемент для великой стройки, у которой не будет конца. Вот что я понял, любуясь своим первым произведением с катастрофическим эффектом.

Я сунулся в бушующее море и посмотрел на дно. Под водой все было пустым и безжизненным. Я расстроился. У меня зрел план, как обустроить комнату, сделать ее максимально уютной для жизни, и пункт с рыбками вошел в десятку дел на досуге. Сначала надо было разобраться с погодой. Смотреть на грозу приятно, но не целыми днями. Да и настраивать погоду вручную не хотелось, поэтому я стал разбираться, как это работает. Море не колонка, в которую я перенес музыку из памяти, – там хотя бы местами было где-то понятно и что-то логично. Однако с морем сработал тот же механизм. В буквальном смысле я загрузил в него все, что знал о нем: от теории до чувственного восприятия. С погодой разобраться было легко, а вот с чем я действительно сломал голову, так это с самым элементарным – днем и ночью. Я еще раз по благодарил случай за то, что у меня оказалась колонка с часами. Подозрение, что в свете времени как бы не существует, вкралось давно, поэтому там стоял вечный полдень, и дело было не в часах. Взять я ее не мог, и признаюсь честно, что многократно и безрезультатно попрактиковался в телекинезе. Исчерпав оригинальные идеи, я вернулся к топорному варианту и представил ее на берегу. Сработало.