Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2017 - страница 8

Чёрно-белое платье с зелёной ниткой

Затрещит по швам в ветряном потоке.

Чёрно-белое сердце замрёт под пыткой

И остынет солнце в блескучем оке.

Ван Гог

Встречал он друга

Со светлыми волосами.

Играла вьюга

Дискретными небесами.

Кусок пространства

Упал с высоты огромной,

Открыв убранство

Вселенной густой и тёмной.

Искусство вечно

И вечно страдает гений,

Душой увечной

Поставленный на колени.

Дай Богу-сыну

Отцову мускулатуру,

Когда картина

Разламывает натуру.

Теней витийство

И смерть в кружева одета.

Самоубийство

Посредством автопортрета.

«Глины комья…»

Глины комья

С божедомья

Пёрли пёхом.

Дождь горохом

Шваркал в лужи.

Рвались гужи

Ветровые.

Верховые

Мчались мимо

В шапках дыма.

Грызло небо

Корку хлеба.

Била темень

Дрыном в темя.

Горбя спины,

Комья глины

Бездорожьем,

Многобожьем

Вышли в люди

В звёздном гуде.

«На громах…»

На громах

Колыхается неба обхват.

В закромах

Выясняется – кто чем богат.

Кто ты: зверь

Или птица, иль – житель глубин?

Где та дверь,

За которой тебе скажут: «сын»?

И вода,

И огонь, и могильная мгла

Завсегда

Промолчат на вопрос: «как дела?».

День молчком

Длится дольше, чем день болтовни.

В горле ком

Оттого, что пройдут эти дни.

В двойнике

Меньше сходства с течением лет.

Налегке

Покидаем мы все этот свет.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы в селе Покров

«… сердце его…»
Осип Мандельштам

«Рдели груши золотые
Куполов больших кремлёвских…»
Любовь Столица

Разделилось меж лесом и полем

Белоствольное сердце его.

Плоть податлива к волям-неволям,

Неизменно души вещество.

В стольном граде богатства излишки

Подают на благие дела.

А в деревне – сосновые шишки

Пригождаются на купола.

Здесь от веку смотрели не в оба

И не знали пришествий врагов.

Только ветра священная злоба

Задавала листве батогов.

Но расползались чёртовы мызги,

Как двадцатый отмерили век.

Прилетели кровавые брызги

И упали рябиною в снег.

Лишь на помощь небес положившись,

Можно было в тот век не пропасть.

Это храм, ни на день не закрывшись,

Простоял всю Советскую власть.

«Тоски направлено стрекало…»

Тоски направлено стрекало

В небытие.

В осенних сумерках сверкало

Дождя пенсне.

Тебя вороны объявили

Своим врагом

И оберегам не по силе

Стеречь твой дом.

Просвистано ветрами зданье,

Тепла в нём нет.

С тобою делит прозябанье

Один поэт.

Укрыт он завесью кулисной

На свете том.

И от него лишь рукописный

Остался том.

Каким чертям он кажет фигу —

Смолчу, Бог весть.

Когда его листаешь книгу,

С тобой он здесь.

Топча безмолвную аллею,

О диво див!

Одной лишь памятью твоею

Он как-то жив.

Но с каждым часом холоднее

Твоя рука.

В черту сливается, темнея,

Средь строк строка.

Когда, влекомый круговертью,

Ты снидешь в тень,

Означится двойною смертью

Тот самый день.

И как ты, мукой изувечен,

Не будешь плох,

К тебе прорвётся издалече

Другого вздох.

Евгений Витковский

По звезде, вертикально летящей…

Раньше таких, как Максим Калинин, называли – «из хорошей детской», имея в виду, что с самой ранней юности у человека все в порядке было с культурой. На поэзию это выражение даже не намекало. Пожалуй, пора вернуть выражение в обиход: наша детская – это те поэты, чтение которых сформировало нас до такой степени, что мы вросли в их сознание, мы пишем свои стихи, пустив корни в чужое творчество.

Убогая советская эстетика, точнее, требование полного ее отсутствия, объявляла подобное творчество вторичным. Первичны были тексты (не стихи) про девочек в телогрейках, про бронзового поэта на главной площади, про отца, погибшего на войне и про ивы, заглядевшиеся на свое отражение. Журналы вроде «Юности» зорко блюли линию Маяковского и Есенина, а прочее предполагалось считать литературщиной. При очевидной неплодотворности такого подхода то, что печаталось, уже нельзя было читать, то, что не печаталось, прочесть было негде, и ситуация становилась патовой.

Назад Вперед

Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2017 - страница 8

Похожие книги