Ослепительным было лето!
Ночью вспыхивали зарницы.
Перепёлки в траве кричали. Говорила с песком вода.
И в лице твоём иногда
Проступала то сталь варяга, то славянская простота,
Та, что верит в Каурок вещих,
То монгольский прищур зловещий,
То небесная чистота…
Ты курил самосад и молча наблюдал за костром безумным:
Он плясал, как шаман, в лохмотьях, ярко-красных и голубых.
А потом поднимался пепел – долго-долго, как прах столетий.
И при этом призрачном свете
Распахнул ты Книгу большую —
Она пахла пылью медовой, и страниц шелестел поток.
И тогда я узнала повесть твоей крови, ей русло – рок,
И причудливы все изгибы её медленного теченья,
И куда повернёт однажды – это ведает только Бог!
Говорят, в роду твоём были летописцы – сидели в кельях,
И от них тяготенье к Слову и в душе несказанный свет.
Это бабкина ветвь. На ветви – тьма листвы многих русских судеб,
Прикрепился к ней даже Пушкин, но о том в твоей Книге нет,
А в преданьях – осталась тайна: был в роду Александр Сергеич,
И была с ним неосторожна одна девушка без затей.
Был ещё среди вас Романов, из великих самых князей,
И другие князья – татары, из Орды Золотой, женились
На красавицах подмосковных – их походки, как пух, легки.
Был заводчик, но его дело отобрали большевики,
Самого – поставили к стенке, а на дочку его польстился
Комиссар в хрустящей тужурке. Правда, пожили малый срок:
Всех загнала под ноготок
Власть, летя от побед – к победам!
Был расстрелян и комиссар, и заводчика дочка следом,
Чтоб врагам был живой урок!
Но, однако, мы слишком быстро твою Книгу сейчас листаем.
Век двадцатый начался только, и неведом его итог…
А пока – на склоне июня был убит Фердинанд, эрцгерцог.
Уже яблони дали завязь, волновалась полей волна.
Ослепительным было лето!
Но война разразилась всё же.
Как некстати, ах, как некстати! Твоя бабка ведь влюблена!
И твой дед так влюблён! Он – воин.
Как Георгий Победоносец, он прекрасен в седле
И пеший,
Среди лип, источавших мёд,
Он прекрасен, ведь он – поёт!
В его сердце, в душе парящей
