Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2017 - страница 16



новое время глобальных обманов,
новый предвестник глобальных невзгод.
Снова раздрай на всемирной арене…
С ужасом, словно открылся Аид,
позеленевший от времени Ленин
на пьедесталах России стоит…

«Как сказал бы нам Эрих Мария Ремарк…»

Как сказал бы нам Эрих Мария Ремарк, —
чтоб протыриться в самую сущность вопроса
посреди президентов и прочих ломак,
надо выпить гранёный стакан «кальвадоса»…
Ибо истина выше деревьев и крыш
и страшнее стремительной скорости звука,
даже если окрест захолустный Париж
и тебя, как кусок, заедает житуха…
От Китайской стены до прошедшей войны,
как пока ещё чудится в неком астрале,
веет полураспад бесподобной страны,
от которой одни очертанья остались…
Мы озябли в сетях старорусской зимы,
ну а если взглянуть беспристрастно и мудро,
как нам быть с этой участью, взятой взаймы?
ведь она – боже правый! – такая лахудра.

«Во всемирной разлуке…»

Во всемирной разлуке,
в европейской ночи
твои тонкие руки
так во снах горячи…
Только милую душу
я впотьмах упустил,
и проспал, и прослушал
шелест ангельских крыл.
Это скоро угаснет —
я и так проживу,
сновиденья ужасней,
чем тоска наяву…
Этот мир беспросветный
как огромный пустырь,
этот свет безответный
шепчет сердцу: – Остынь…
Но беглец и любовник,
продираюсь хрипя
сквозь туман и терновник,
чтоб коснуться тебя.
Это пахнет наивом,
только не утаить:
под ногой – над обрывом —
обрывается нить…

«Жизнь прошла…»

Жизнь прошла и пора оглянуться на
сновиденья, чей алфавит уборист,
нежно вспомнить терпкие имена
юных барышень и молодых любовниц.
И втянуть ноздрями горячий дух
жаркой плоти и сырости из былого —
все они превратились в кривых старух,
ты скажи им спасибо и вспомни снова.
Этот абрис и тонкий овал лица.
Вспомни снова – всё вкрадчивей и дороже
этот нежный запах горячей кожи,
что не скажешь на белых полях листа.
В коридорах редакций и сов. контор
я отмерил тысячи километров,
не любил властей и не верил в мэтров,
и ушел в себя, как в потёмки вор…
Растворилась душа в запредельном мраке,
ниоткудова вырвать небесный свет,
что осталось? – только стопа бумаги
от горячей жизни, которой нет…
…А стихов не датировал – вперемежку
с жизнью, спермой, спиртом судьба текла,
и плевать, если вдруг выпадала решка
вместо задуманного орла.

«Так вот – смещаются критерии…»

Так вот – смещаются критерии,
не выполняются гарантии —
и расползаются империи,
и разбегаются галактики…
А также более иль менее —
и под шумок, и под овации —
претерпевают изменения
устойчивые репутации…
Сомнительное мнётся кружево,
как снег над старою калиткою,
и судьбы, словно сумрак, рушатся,
и правда шьётся белой ниткою.
Пока идёт распад материи
и ломка старого сознания,
осуществляются мистерии
и отзываются рыдания…
Уходит будущее в прошлое,
а настоящее в грядущее,
пока поются песни пошлые
и строятся квартиры душные.
Неужто же венец творения
в руках всевышнего редактора,
который бешенство материи
выплёскивает из реактора?
Ужель промчится жизнь истошная,
по слякоти прощально шаркая?
Но нет – ревёт процесс истории,
и это рушит иерархии…
Покуда ставим многоточие,
учитывая бесконечное,
а также прочее и прочее —
сиюминутное и вечное!..

«Всё меньше музыки в душе…»

Всё меньше музыки в душе,
всё больше грохота в округе,
где на рисковом вираже
ревут стритрейсеры и вьюги.
Терзает острая печаль
и шелестят чужие «мани»,
а музыка уходит вдаль
и растворяется тумане…

«Паутина фортуны и горечи ком…»

Паутина фортуны и горечи ком,
а чего ещё будет на свете? —
мы запутались в мире и, словно в дурдом,