Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник) - страница 24



Но последней каплей, истощившей всякое терпение народа, было бесцеремонное изъятие прокуратором семнадцати талантов из храмовой казны. Это было встречено народом Иудеи с негодованием. С громкими криками и стенаниями, возмущенные, бросились они к Храму, молясь и взывая к милости императора.

Именно тогда и произошел тот небольшой, незначительный, даже смешной инцидент, с которого началась эта глава, но который привел к страшным последствиям.

Сев в кресло, прокуратор поставил локоть правой руки на широкий подлокотник и обвел долгим холодным взглядом стоящих перед ним людей, людей не простых – величественных гордых священников, уважаемых городских чиновников, городскую знать.

«Напустили на себя показное смирение», – неприязненно подумал Флор. В углах его крупного рта пролегла презрительная складка. Негромко, но внушительно он произнес:

– Вы должны выдать мне тех, кто позволил себе оскорбление римского прокуратора.

По рядам стоящих словно прошелестел ветер. Наконец один из священнослужителей выступил вперед, провел рукой по аккуратной седой бороде и заговорил проникновенным голосом:

– Молодость горяча и беспечна, мудрость приходит с годами. Безрассудство свойственно молодым, предусмотрительность – старым. Поверьте, все это беззлобные шутки, не нанесшие вреда Риму. – Священник замолчал, ожидая, не скажет ли что прокуратор, но тот, не отвечая, неподвижно глядел на иудея.

Как он их всех терпеть не может.

Священнослужитель явственно видел гнев, разгоравшийся в недобрых глазах Флора. Тогда он добавил мягко, стараясь и голосом, и выражением лица успокоить вспыльчивого прокуратора:

– Да и где теперь сыскать болтунов? Они все столь напуганы, что будут отрицать вину свою.

– Мне судить, что наносит ущерб престижу Рима, а что нет, – кичливо прервал Флор священнослужителя. – Или виновные будут мне немедленно выданы, или я буду считать, что в оскорблении власти виновны все.

Слова прокуратора падали, словно тяжелые камни, от тяжести которых у всех стоящих согнулись плечи. Не найти им средства умилостивить Флора. Они совершенно упали духом, хотя и старались это скрыть под ровными выражениями своих лиц. Священнослужитель слегка побледнел, но продолжил уговоры, и голос его звучал настойчиво:

– О, как ты прав, достойный прокуратор. Власть должна быть почитаема. Но даже властители мира, грозные императоры, считали возможным быть милостивыми и прощать. Так прости же и ты тех, кто грешил необдуманными речами, прости немногих провинившихся ради многих невинных.

Но слух прокуратора был избавлен от желания услышать. Он преследовал свои цели и свои плел интриги. Спокойствие Иудеи в его цели не входило.

– Пиши приказ, – сказал прокуратор секретарю, небрежно кивнув в его сторону головой, и тот, неожиданно вздрогнув, суетливо задвигал пером по пергаменту. – Виновные в оскорблении подлежат смерти.

Флор встал и, не обращая более внимания на бледных растерянных иудеев, вернулся в дворцовые покои. По-прежнему громко ворковали голуби. Капли росы еще сверкали на листьях.

Поисками виновных занялись в Верхнем городе. Обыскивали дом за домом, улицу за улицей. Солдаты восприняли приказ Флора как разрешение грабить. Врывались в дома. Убивали жителей, не выясняя, виновны они или нет, не обращая внимания на то, кто перед ними – мужчина или женщина, старик или ребенок. Совершенно спокойных лояльных граждан тащили к Флору, бичевали, распинали.