Сентябрь 66 года нашей эры
С юго-востока на побережье надвинулся хамсин, жаркий ветер Аравийской пустыни. Небо быстро выцвело, посерело и тяжело давило, словно все это небо и тусклый серый запыленный воздух, сгустившись, легли на плечи. В такой день хорошо бы полежать в прохладной комнате, поглощая воду со льдом, но слишком много накопилось неотложных дел.
Сидя за небольшим столом, Боаз проверял бухгалтерские книги. Домоправитель Нахум, как всегда неспешно, чуть наклоняясь из-за плеча господина, давал пояснения, если они были необходимы.
Где-то вдали на городских улицах родился странный гул, быстро приблизившись, пробился сквозь закрытые ставни и двери. Боаз поднял голову и вопросительно взглянул на домоправителя. Нахум слегка развел руками, показывая этим жестом, что он не знает причин шума, и, поправив сползший с плеча шарф, вышел важной походкой.
Боаз вновь вернулся к записям, но шум усилился, и Боазу даже показалось, что он слышит женский плач. Оставив на столе раскрытую книгу, мужчина вышел во двор. Взволнованные слуги и домочадцы, стоя возле входной двери, настороженно прислушивались и как-то странно жались друг к другу, словно в томительно жаркий день им стало холодно.
– В чем дело? Что происходит? Что это за крики? – спросил Боаз недовольным тоном человека, которого только что оторвали от важных занятий.
– Разоряют дом соседа, купца Шимона, – сказал, подходя к нему, Нахум, и Боаз непроизвольно отметил, как изменилось лицо домоправителя, каким оно стало бледным, растерянным, как странно отвисает и дрожит его нижняя челюсть.
– Кто разоряет?
– Чернь, – выдохнул домоправитель.
– Что же вы стоите как истуканы? Хватайте палки. Надо идти на помощь соседу, поддержать его, пока прибудут легионеры.
– Они не прибудут, господин, – тихо сказал старый Зевулон. – Все делается с молчаливого согласия римлян. Они уверены в покровительстве Флора.
– Римские власти не могли допустить такое беззаконие, – возмущенно и громко, излишне уверенно проговорил Боаз, но, говоря, он неожиданно почувствовал, что в его душе нет той уверенности, какую он хотел показать домашним, что слова слуг справедливы и на них всех действительно надвигается невозможное, немыслимое, трагическое и страшное.
Ужас медленно вполз в грудь, ледяным обручем сжал его сердце.
Чем-то тяжелым ударили по запертой на засов входной двери. Крепкие двери затрещали, но выдержали.
– Кто там? Что вам нужно в моем доме? – вскрикнул Боаз, и голос его предательски дрогнул.
– Вы слышите, он говорит в «его» доме? Ах ты старая иудейская обезьяна, – захохотали на улице.
Послышались выкрики:
– Навались, ребята! Лезь через забор! Подсади под зад!
– Уходи, господин мой, – сказал старый Зевулон, – может, еще удастся пробраться через кухню на соседнюю улицу.
– Поздно, – печально сказал домоправитель Нахум и, придвинувшись, зашептал: – Но можно спрятаться в кладовой. Там за глиняными кувшинами с маслом найдут не сразу, а возможно, и вовсе не найдут до ночи, а ночью прокрадетесь за город…
