Плененная поневоле - страница 9
Все шло по плану.
Вечером, мы заселились в отель. Затем, мы с Валидом, познакомились лично с Фадеевым. И честно признаться, мне показался он не тем, кто может кого-то убить. Глаза у него добрые. И если бы не железобетонные доказательства, никогда бы в это не поверил. Но факты, есть факты.
Мы напомнили ему о событиях четырехлетней давности. И он тут же побелел и схватился за сердце. Я ясно дал ему понять, что приехал отомстить. Велел привести ко мне в номер свою совершеннолетнюю дочь. Угрожая тем, что если не приведет одну, то я возьму силой обоих. Этот придурок и привел.
Вот только когда увидел эту девчонку, в глаза ей посмотрел, то внутри что-то кольнуло.
Я впервые увидел в человеке столько чистоты, наивности и искренности. Голос ее, глаза, вся пропитана счастьем, светилась вся, улыбалась. Коснуться захотелось этой чистоты. И когда дотронулся до ее руки, во мне будто дьявол проснулся. Сломать ее захотелось. Не поверил её наивности. Не может быть таких людей. Все продажные и испорченные. И она не исключение.
Даже когда велел раздеться, все равно улыбалась, гирлянду пошла включать, наивно глазками своими хлопала. Я решил, что ждать не буду товарищей, лично сломаю ее, выбью из нее эту невинность. Ненависть и злость будто пожирать меня изнутри начала. И в тоже время, хотелось еще больше коснуться, пропитаться этой теплотой от нее.
Когда сказал ей, что буду с ней делать, то я не увидел в них настоящий страх, не увидел испорченности, ни злобы, ни ненависти. Да что с ней не так? И что со мной случилось? Я давно не испытывал даже и одного процента того, что испытывал, когда коснулся ее обнаженной спины. Умыться захотелось, в себя прийти и закончить свой план.
Но когда вышел из ванной и увидел ее за окном, снова внутри все сжалось. Нельзя отпускать, сначала растоптать. И еще больше разгневался, когда увидел, как радуется снегу. Она не от страха плакала, от чего-то другого. Она улыбалась.
Вместе с тем, непреодолимое желание возникло, поцеловать ее, почему, не понимаю до сих пор. Но мне не только захотелось ее в грязь вогнать, но и самому получить хоть малейшую долю этой чистоты и искренности.
Я понял, что она и целоваться не умеет, она и тут чиста и невинна. А когда начала радоваться еще и предстоящей смерти, совсем озверел. Маму она увидеть захотела. Во всем нашла что-то светлое и хорошее. Ненавижу. Не верю. Фальшивка. И я докажу это.
Когда насиловал её, во мне не было этой холодности и жестокой расчетливости, с которой, изначально, планировал это делать. Во мне были эмоции, которые я похоронил навеки, как считал до этого.
Я знаю, что у любого человека есть пороки, и я был уверен, что она не такая, какой хочет казаться. Я надеялся ее раскусить, раскрыть эту лживую натуру. Ведь все об этом говорило, ее тело, ее грудь с торчащими сосками. Но войдя в нее, я опять проиграл, она девственница, никем не тронута, чистая до безумия.
И даже после насилия, в ванной, я увидел ее улыбку. И то, как она обняла меня сама, выбило меня из колеи. Как это возможно, что даже это ее не сломало? Почему это не омрачило ее светлую душу и сердце? Значит мало, еще надо, не хватило. Я знал уже, что сделаю с ней.
Это уже игра, азарт, сделать так, чтобы сломать, чтобы ненавидела, разбудить в ней темноту, найти изъян. Но пока происходит все наоборот. Это она меня ломает, выпускает всех чертей наружу. Это раздражает, но дико хочется еще.