Пленники горы - страница 12

Мамишев поднял на него глаза. То был прежний, гипнотизирующий взгляд, но в этот раз полковник его выдержал.

– Не делай этого, начальник, очень тебя прошу, – сказал Мамишев, – ты же сам отец. Умоляю, сжалься над моим единственным ребёнком.

Но не было в его голосе и, особенно, во взгляде мольбы. И тогда полковник принял окончательное решение.

– Я уничтожу тебя, последователь дьявола, – сказал он мысленно, глядя прямо в глаза бандиту.

И Мамишев всё понял. Его губы растянулись в зловещей улыбке.

– Я не последователь, я сам дьявол, – говорила она.

– Ради наших детей, – сказал он вслух.

– Наших детей? – переспросил Мамедбейли, от гнева его глаза налились кровью, – что ты хочешь сказать? Угрожаешь?

– Не дай бог. Кто я такой, чтобы угрожать. Только умоляю. Твой сын хороший, воспитанный мальчик. А вот дружок его – сущий дьявол. Помяни моё слово – худой конец ждёт их дружбу.

– Лучше подумай о своём конце, – полковник наклонился вперёд и, буравя Мамишева взглядом, процедил сквозь зубы, – ты хоть осознаешь, с кем связался? Ты, зная, что один из детей сын начальника милиции, мучил их, пытался убить. Молись, чтобы ты сгнил в тюрьме от чахотки. Я тебя по стенке размажу, как коровье дерьмо.

Мамишев напряжённо слушал всё более распаляющегося полковника.

– Я смерти не боюсь, – сказал он, – я люблю смерть. Знаю, что буду гореть в аду. Но не хочу, чтобы мой сын попал туда. Помоги ему, и мой дух будет хранителем твоего дитя, ничьё проклятие не коснётся его.

Мамедбейли вскочил со скамейки.

– Ты что болтаешь, мерзавец? – заорал он. – Какой ещё дух? Вот я вышибу его из тебя, а заодно и из сынка твоего, тогда узнаешь цену своему бреду.

– Пожалей моего сына, начальник, – голос Мамишева стал плаксивым, но горящие адским огнём глаза кричали совсем о другом.

Неожиданно он упал на колени и, сцепив пальцы рук, завопил: – Пощади!

Мамедбейли невольно попятился назад, зацепил каблуком выбоину в цементном полу и упал. В камеру влетел Юсуф. Он перепрыгнул через начальника и со всего размаха ударил Мамишева дубинкой по голове. Тот вскочил и пошёл на обидчика, но от ловкого удара ногой в промежность скорчился и, взвыв, повалился на пол.

На шум прибежали Ильгар и ещё один сотрудник. Втроём им удалось скрутить брыкающегося Мамишева и бросить его на койку. Всё это время он орал благим матом и грязно ругался, пока, наконец, несколько увесистых пинков и ударов дубинкой не заставили его замолчать.

Полковник встал, его пошатнуло, и он прислонился к стене. В висках бешено стучала кровь.

– Давление зашкаливает, – с тревогой подумал он, – надо срочно выпить таблетку. Только инсульта мне не хватало.

– Всё, товарищ полковник, – тяжело дыша, доложил Ильгар, – больше он не пикнет.

– Наручники не снимать, – устало сказал Мамедбейли и вышел в коридор.

– А ведь он и в самом деле сумасшедший, – подумал он, – типичный социопат.

В дальнем углу полутёмного коридора, из камеры № 1, он услышал крики и плач. Он догадался, что это бандитский сынок. Он вспомнил, что планировал допросить и его, однако охоты общаться с Мамишевым-младшим после всего случившегося не было никакой. Пусть парня допросит его заместитель. Тот, конечно же, расколется, и выложит всю правду, всё, что нужно для сурового приговора. Старший Мамишев сядет. И когда это произойдёт он, Фахраддин Мамедбейли, закроет тему раз и навсегда.

Он поднялся к себе в кабинет. В приёмной его ожидал Муса Атагарлы. Мамедбейли почувствовал досаду. Конечно же, тот пришёл по известному поводу. Будет расспрашивать, что и как. Понять его можно: как-никак, он отец одного из пострадавших, к тому же Мамишев угрожал и его сыну. Но почему именно сегодня и именно сразу после этой безобразной сцены? Однако, он понимал, что не принять Мусу он не может. К сожалению.