Полчаса я переживу.
Полчаса как раз уйдут на дорогу.
Никогда не думал, что доживу до такого — я в кабинете
мозгоправа. Миловидная низенькая блондинка в очках одним своим видом
успокаивает. Может тихим голосом такой неожиданный вопрос задать, что, каким бы
психом себя не чувствовал, в момент останавливаешься, задумываешься, остываешь,
приходишь в себя…
— Вот… После разговора с её новым мужиком меня и
накрыло… — заканчиваю объяснять причину своего внезапного обращения.
С весны не помню такого тревожного состояния.
Обычно сеансы похожим образом и начинались: я зверем
метался по кабинету от одного окна к другому, высказывался, благо, Анна
Андреевна не ограничивала меня, не заставляла лежать на кушетке. Давала возможность
физически немного выплеснуть эмоции.
Затем, я нахожу силы сесть в кресло, и мы начинаем
разбор полётов.
— Главное, я аж порадоваться успел, что меня
отпустило… Постоянно у меня так. Ничему радоваться нельзя! Сам себя сглазил,
получается.
Психотерапевт сразу смекает, куда я скатываюсь, и
констатирует:
— Ярослав, мы с вами обсуждали: держаться реальности и
не потакать суевериям. Птах — это персонаж египетской мифологии. Мы с вами
вместе читали, изображался он в виде мумии, с открытым лицом, с зелёной кожей и
синей шапочкой на голове. Его жена, если ошибусь, поправьте меня — Сехмет, она
описывается в мифах, как богиня солнца и войны. Её часто изображают в виде
женщины с головой львицы, так?
— Да-да, я помню… Мифы не имеют ко мне никакого
отношения. Я человек. Я Ярослав. Я себя не сглазил, я не боюсь своих чувств, я
принимаю ответственность и управляю своей жизнью. Даже если я намажу лицо
зелёнкой и синюю шапку надену, то останусь человеком, и жены с львиной головой
у меня нет. Эмоции нужно обсуждать и осознавать, чтобы двигаться дальше… Только
не получается двигаться дальше. Я не
могу Стефу из головы выкинуть. Я узнал, что она не изменяла мне в прошлом, и
сразу начал прорабатывать, делать ваши упражнения и задавать корректные
вопросы. Я принял ситуацию. Прошлого не изменить. Но в настоящем… Не могу
спокойно воспринимать то, что она с другим. Я ревную, я её ненавижу.
— Вы ведь уже умеете за счёт рефлексивности верно
оценивать эффективность собственного поведения, а не реагировать на автомате,
как раньше, по привычке.
— Этого мало! Я на грани. Следовать приёмам и
инструкциям в остром состоянии практически невозможно. Я ни работать, ни о чём
другом думать не могу, и всё время бьёт тревога. Может, выпишите мне уже
транквилизаторы какие-нибудь, чтобы отпустило меня? Лучше стать овощем.
— Ярослав, вы проделали колоссальную работу над собой.
Сегодня вы уязвимы, потому что получили толчок извне. Но, поверьте, у вас
достаточно сил, чтобы справиться без риска для здоровья.
— Да какой там?! Я не вывожу это всё. — признаюсь,
опустив взгляд на руки, словно в них ответы на все вопросы. В раскрытых ладонях
лежит колье. — Эта вещь была очень дорога для нас. Я подарил ей в знак нашей
клятвы в верности и любви…
Слова застревают. Дыхание перехватывает.
Ком в горле встаёт ни туда ни сюда. Не получается ни
проглотить его, ни вдохнуть, ни выдохнуть.
В результате, кажется, что кровь уже не может снабжать
мозг кислородом. Клетки мозга гонят повально просто страшный, зрительный,
бешеный бред:
— Мы поклялись навсегда… Навечно, понимаете? А она
вернула его мне. Вернула, потому что… Это конец? Конец!
