– А не надо, – сказал дед. – Я сам.
Дед мой был не робкого десятка, охотился на лисиц, собственноручно снимал шкурки с кроликов, да что там – войну прошел. А тут какие-то котята, смешно, честное слово.
– Нет, – сказал отец. – Раньше надо было, пока слепые.
Дед пожал плечами, он искренне не понял причины отказа.
Котята подросли, двоих мне удалось пристроить, третий – большой рыжий кот, остался у нас. Имени у него не было, нраву оказался строптивого. У нас он почти не жил, все время где-то пропадал, обедать, впрочем, приходил исправно. Ката все носила дефицитные продукты от соседей, а когда не удавалось ничем разжиться, давила крыс – больших, размером почти с себя, серых, с голыми розовыми хвостами. Давила и приносила во двор, а рыжий их иногда ел, если больше нечего было.
Во время следующей кошачьей весны он присоединился к когорте ухажеров матери. И, кажется, не без успеха, что я наблюдала с некоторым замешательством, по-детски пугаясь дикой догадки, – он же… с родной матерью…
Следующих котят я нашла в глубине платяного шкафа. Они спали, свернувшись лысыми клубочками в норковой шапке моей сестры. В шкафу отчаянно воняло кошатиной, а на постельном белье, что лежало тут же, хорошо были видны пятна крови. Котята были еще слепыми.
Я принесла коробку от сестриных сапог, устелила ее стерильной ватой и переложила туда котят. Их было опять трое – два кота и одна кошка, маленькие, жалкие, некрасивые. Пока перекладывала, котята пищали и тыкались носами в руку. И потом еще какое-то время беспомощно ползали по коробке и опять пищали. Я отнесла коробку в сарай, поставила возле дедовского станка со столярными инструментами. Дед уехал в село, можно было не бояться.
Когда я вернулась в сарай после обеда, котят в коробке уже не было. Наверное, Ката перенесла их в укромное место. Куда – я так и не смогла узнать, все попытки следить за ней и обнаружить тайное место не увенчались успехом.
Потом о котятах я забыла. Зачиталась. Летом я много читала. Читала практически все, что попадалось под руку, от сборника грузинских народных сказок, переживая до слез, когда замуровали красавца Амирана, до дневников Маркеса, которые печатались в сокращении в газете. Я читала в саду, лежа на раскладушке между абрикосой и кустами смородины, и вставала только для того, чтобы переставить вилы со шлангом. Эта смешная конструкция – шланг, привязанный к вилам, воткнутым в землю, предназначалась для тяжелой поливки огорода в жаркую летнюю пору. Время от времени вилы надо было переставлять, чтоб грядки поливались равномерно, а не залили напрочь, к примеру, огурцы, которые от лишней воды, как бабуля утверждала, могут горчить.
В то лето я прочитала «Вечера на хуторе близ Диканьки». Читала, так получилось, ближе к ночи у себя в комнате. А ночь была теплая, тихая, звездная. Окно в сад было открыто, трещали какие-то ночные жуки, темнела за тюлевой занавеской молодая груша. В комнате горела только настольная лампа, ее гигантская тень исчертила углами противоположную стену. Закутавшись в тонкое одеяло, я сидела на кровати и читала о том, как в темную ночь, стуча железными когтями, пришла к парубку ведьма, обернувшаяся кошкой, пришла и стала парня душить, а он… Стоит ли говорить, что именно в этот момент на подоконник с груши прыгнула Ката, а я закричала и вскочила так, что уронила лампу и напугала несчастную кошку. А ведь она всего-то пришла спать. Мы с Катой часто спали вместе: она на одеяле, а я под. Под одеялом Ката спать не любила, мне так и не удалось ее к этому приучить.
