А еще у Веры была мама. У меня мамы не было. К тому времени прошло уже больше года, как она умерла.
Правда, я жила в большом частном доме, а не в малогабаритной квартире, но тогда этот факт казался мне еще одной причиной для огорчения. Дом с огородом, где залихвастски цвела высокая картоха пополам с бурьяном, до туалета вела разбитая бетонная дорожка, а двенадцать вишен у забора роняли подсохшие плоды в теплые дождевые лужи – все это казалось мне некрасивым и неинтересным по сравнению с настоящей двухкомнатной квартирой за обитой дерматином дверью, где был и крошечный балкон, и красная дорожка в прихожей, и даже белый унитаз в комнате с современным названием «санузел».
И, конечно, кошка. Грациозная гордая сиамская кошка Сари. Она сидела на подоконнике за тюлевой занавеской и делала вид, что дремлет. Тонкие черточки – закрытые глаза, хвост аккуратным кольцом вокруг тела – она сидела так всегда, то ли спала, то ли нет – не понятно. Я Сари побаивалась, мне почему-то казалось, что она на меня прыгнет. Вообще-то у нас тоже была кошка. Но я все время об этом забывала. Нельзя же, в самом деле, на полном серьезе считать личной кошкой невзрачную серую животину, старую, безмолвную, да еще и по кличке Мурка.
– У нас в подъезде кошка вывела котят, – сказала однажды Вера. – Представляешь, дворничиха сказала, что утопит их.
Я не удивилась. Топить новорожденных котят было делом обычным, а то расплодятся – не пройдешь.
– Так жалко их, – вздохнула Вера. – Одна мне особенно нравится, трёхцветная. Кошечка. Я ее Катей назвала.
– Жалко их, – согласилась я.
– Может, возьмешь котеночка? – с надеждой спросила Вера. – Например, Катю? А?
Я пожала плечами. Может быть… Действительно, отчего не взять. Будет у меня своя личная кошка, как у всех, кто живет в высоких многоэтажных домах.
– Если бы у нас не было Сари, я бы обязательно взяла Катю, – сказала Вера. – А так…
И она опять вздохнула, на этот раз так глубоко и тяжело, что качнулись белые, вязанные крючком оборочки на ее школьном воротничке.
После уроков мы пошли смотреть котят. В темном подъезде, под низкой разбитой лестницей в картонной коробке на цветных тряпицах лежала большая полосатая кошка. У нее на животе копошились три котенка – черный, серый и пестрый. Завидев Верочку, кошка громко замурлыкала и сощурила глаза. Вера села на корточки, протянула руку, отцепила пестрого котенка от матери и посадила себе на пальто. Котенок запищал, запуская тоненькие коготки в клетчатый драп, и уткнулся носом Вере в пуговицу.
– Катя, – представила котенка Верочка и улыбнулась. – Смотри, какая красивая.
Когда Вера улыбалась, было хорошо видно, что у нее верхние зубки, ровные и крупные, слишком сильно выдавались вперед. Тогда я еще не знала, что такой прикус – это не очень хорошо, тогда все в Верочке казалось мне прекрасным и достойным подражания и зависти. Помню, я пыталась писать как она – наклоняя буквы в другую сторону, и сидеть за партой как она – чуть боком, а иногда даже разговаривать как она – нарочно выпячивать верхнюю челюсть вперед, как у мультяшных кроликов.
– Возьму, – решительно сказала я и протянула руки к котенку.
Катя пищала, растопырив лапки, но я расстегнула две верхние пуговицы пальто и затолкала котенка себе за пазуху.
Так Катя появилась в нашем доме.
– Ты бы ее как-то по-другому назвала, – сказал отец, сложив газету «За рубежом», – а то ведь нашу соседку Катей зовут, нехорошо. Выйдешь на улицу кошку звать, а соседка будет оборачиваться.
