― Конечно, нет, ― ехидно кривятся. ― Меня ж каждый день опрокидывают. Привычное дело.
Понятно. Сильно. А со стороны и не скажешь.
― Сорри. Я не хотел. На эмоциях был.
Марков тогда конкретно вывел из себя. А что самое мерзкое: несмотря на ублюдскую подачу, он был отчасти прав.
Нехрен нам с ней даже пытаться что-то мутить. Ни ей, ни мне пользы это не принесёт. Слишком разные социальные статусы. И её заклюют, и я ничего дать ей всё равно не смогу.
― Бывает, ― понимающе кивают. ― Значит, предлагаю и дальше делать вид, что мы не знакомы. У тебя это отлично получается.
Не соглашусь. Паршиво у меня это получается. Неправдоподобно.
― Может, мне тебя связать? ― в очередной раз ловлю её при попытке бегства. Теперь уже за плечи. ― Ты способна хоть минуту спокойно постоять? ― с тяжёлым вздохом, Чижова скрещивает руки на груди и переключается на разглядывание потолка. Задрала нос, пожёвывает губу и тихонько отстукивает туфлей по паркету в такт тикающей секундной стрелке настенных часов. ― Что ты делаешь?
― Ты же велел стоять. Вот и стою. Скажешь, когда закончим.
У меня, кажется, глаз начинает дёргаться.
Понятия не имею, почему всё ещё нахожусь здесь, вместо того, чтобы, в сердцах послав её, свалить первым. Может, потому что она именно этого и добивается, желая поскорее отделаться от меня. А, может, потому что я... сам этого не хочу.
А чего тогда хочу?
А хз. Не знаю.
Поэтому пока она старательно избегает зрительного контакта, я, наоборот, пристально всматриваюсь в неё, очерчивая невидимый контур частично отвернувшегося от меня лица.
Начиная от упрямого лба с собравшимися на нём складками и заканчивая горделиво вздёрнутым подбородком. На порозовевших влажных губах, которые Алиса не перестаёт грызть, и вовсе задерживаюсь особенно долго.
Садистка, терзает их нещадно. Нервничает?
Нервничает. Пульсирующая венка на виске и рвано вздымающаяся грудная клетка выдают скрытый нервоз. Но держится стойко, я бы даже сказал ― с вызовом.
По инерции, мало отдавая себе отчёта, тянусь к распушившейся косичке. Несколько прядей уже вылезло, падая ей на щеки.
Смахиваю их, за что получаю вопросительно округлённые глаза, всем видом спрашивающие: и что ты делаешь?
А что я делаю?
Ответ тот же: не знаю.
Действую по наитию, видимо. И на инстинктах. Именно они заставляют меня, подчиняясь порыву, склониться и... поцеловать её.
Отвечаю, это самый невиннейший поцелуй из всех невиннейших поцелуев, которые у меня были. Включая самый первый.
А мой первый поцелуй, насколько помню, случился ещё в детском саду ― кривой, косой и неумелый. Но даже тогда та девчуха отвечала мне с куда большой охотой, нежели малая сейчас.
Натыкаюсь на баррикаду. В прямом смысле. Стиснутые зубы незамысловато дают понять, что дальше меня не пустят.
Что ж, обойдёмся и этим. Пусть Чижова не отвечает, но ведь и не отталкивает. Да, страстью не пахнет, но для первого раза сгодится.
Стоп, что? Первого?
А я уже что, планирую следующий?
Интересный поворот.
― Зачем? ― тихо спрашивают с закрытыми глазами, когда я неохотно отрываюсь от неё, выпрямляясь и облизывая собственные губы, сохранившие фруктовый вкус её гигиенической помады.
Чёрт, а мне понравилось. Даже очень.
И я не о помаде.
― Не знаю, ― честно признаюсь. ― Захотелось.
― Захотелось, ― эхом вторят. Мне нравится её не истеричность и спокойствие, с которым она всё принимает. ― Забирать обратно будешь?
