Площадь Тяньаньмэнь - страница 15

Бывшие враги становились союзниками, а бывшие союзники – врагами. До того Китай помогал Северному Вьетнаму в войне против американцев, теперь же, когда Вьетнам выступил против Камбоджи, китайцы готовы были обратить свое оружие против него. На границе сосредоточивали войска. Мир вращался вокруг все менее устойчивой, содрогающейся оси; то, что вчера казалось незыблемым, вырывалось с корнем, то, что виделось абсолютно прочным, таяло в сладком настое странного воздуха того лета.

Кроме того, создавалось впечатление, что взрослые – бастионы серьезности и уверенности в себе – тоже лишились руля и дрейфуют в неведомом направлении. На устах у всех были разговоры о предстоящем в конце лета визите. Бжезинский, старший советник американского президента Джимми Картера по вопросам безопасности, должен был посетить несколько крупных китайских городов и провести там встречи с Дэном; на улицах шепотом говорили о сближении двух стран. В нашем городе армия уже взялась за дело: военные убирали бездомных с улиц, по которым должен был проехать кортеж американской делегации.

Мы, дети, воспринимали происходившее иначе. Для нас это были некие вихрения, которые определяли фон нашей жизни, но затрагивали ее лишь изредка. По ночам до нас доносились голоса родителей – они напряженным шепотом что-то обсуждали. Соседи собирались кучками в коридорах и произносили слова, которые нам в нашем возрасте еще было не понять. Но для меня и моих друзей лето это стало не просто далеким рокотом великих потрясений, происходивших во взрослом мире. Мы чувствовали, что воздух наполнен статическим электричеством, видели багровые сполохи на горизонте – как оно бывает перед тем, как небо окончательно потемнеет к ночи, и было ясно, что наши жизни изменятся тоже.

Ибо лето это стало не просто временем года, а мостиком между детством и отрочеством. Некоторые из нас уже вступили в переходный возраст. У Фаня, который по поведению оставался совсем ребенком, на верхней губе появился кудрявый пушок, до которого все мы восторженно дотрагивались, а Фань в ответ попискивал и хихикал. Красивое лицо Чжена стало худощавее, угловатее, а когда он говорил – с прежней уверенностью, – голос звучал хрипловато. А-Лам, к великому ее смущению, отправляли в женскую школу в Гонконге – и она из-за этого страшно переживала. В Гонконг через месяц должно было переехать все ее семейство. Она из всех нас была самой тихой и поначалу никак не комментировала новости. Но в один прекрасный день ни с того ни с сего плюнула на землю, обругала своих родителей, обозвав их «бэньдань» – это переводится как «глупые яйца» и звучит не так уж неприлично, но дело в том, что, если китайцы упоминают в разговоре яйца, они всегда хотят уязвить собеседника («глупые яйца», «плохие яйца», «черепашьи яйца»). Мы все дружно моргнули от изумления. Я впечатлилась. А-Лам бросила на нас вызывающий взгляд, а потом тихо произнесла:

– Они у меня… чун ян мэй вай.

Это в определенном смысле шокировало нас даже сильнее, чем бранные слова. Этой фразой А-Лам оскорбила своих родителей – выражение означало, что они лизоблюды и предатели, пляшущие под дудку иностранцев. Слова эти иногда произносили, но никогда применительно к родственникам. В те времена даже дети умели проявлять осмотрительность, ведь ты же никогда не знаешь, кто тебя может услышать.

И А-Лам вдруг залилась слезами.