Площадь Тяньаньмэнь - страница 14

– И жили долго и счастливо?

Бабушка хмыкнула.

– Что-то в моем рассказе навело тебя на эту мысль?

Я покраснела. С одной стороны, здорово, когда взрослый человек откровенно говорит с тобой про такие вещи. С другой, при разговорах с бабушкой я часто не понимала, что и думать.

– Не было никакого «долго и счастливо». Хотя «долго» как раз было. Я – упрямая как ослица. Твой дедушка – угрюмый, неразговорчивый. Он наверняка мечтал совсем о другом будущем. Мне в нем не было места. Но мне он ни разу об этом не сказал. Мы совсем не нравились друг другу. Однако постепенно притерлись. Он сидел вон в том кресле, прямо здесь. Раскачивался взад-вперед. Курил трубку. Редко открывал рот. Когда совсем состарился, только мне разрешал стричь ему волосы. Я постоянно бурчала, велела ему не вертеться. Но… под конец… мне даже вроде как стало нравиться.

Вряд ли я когда-то видела бабушку расчувствовавшейся, с затуманенным взором. Это «вроде как стало нравиться» было чуть ли не пределом ее эмоциональности, причем даже эти слова относились к человеку, которого она не слишком любила. Но было во всем этом что-то еще. Я это сообразила, хотя и была маленькой.

– Ну, – начала я робко, – а что ты скажешь про Пекинскую детскую больницу? Про мертвых детей?

Бабушка вынырнула из грез и снова увидела меня, в настоящем.

– Дедушка твой мне не очень нравился, да и сам он не всегда был со мной ласков. Но мы притерлись. И когда он умер… все стало… иначе. Иногда, в годы после его ухода… Ночь, окно открыто. Я сплю. Очень жарко, никакого ветра, а его кресло-качалка слегка шевелится…

Я посмотрела на кресло. Видимо, на лице у меня отразился ужас, хуже того – я инстинктивно отшатнулась.

Бабушка хмыкнула. Протянула свою кожистую руку, положила мне на предплечье. Я чувствовала тепло, ток крови под кожей; мне будто бы передалась часть бабушкиного духа, она заставила тревогу разжать свои когти.

– Я пытаюсь тебе сказать, маленькая, что я не чувствовала страха. Я смотрела сны – видела лица людей, живших много веков назад, видела отражения своих прежних обличий, они говорили мне безмолвные речи, и я ощущала… смятение и… одиночество. А потом просыпалась в этой комнате. И ощущала, что твой дедушка рядом, со мной. Он угрюмо молчал – этим противный старый козел обычно и занимался. И мне становилось… не так одиноко. Я ощущала его присутствие.

Бабушка прижала иссохшую костлявую руку к сердцу. Коротким неуверенным жестом. Но во мне этот жест пробудил чувства, которые я по возрасту еще не могла понять. На короткое время все детские вопросы, толкавшиеся у меня в голове, умолкли.

Бабуля посмотрела на меня.

– Я не знаю, правду тебе сказал твой друг или нет. Но не надо бояться смерти. Ты умрешь еще очень нескоро. И Цяо тоже очень нескоро умрет. И твои мама с папой. Да, и твое время придет, но помни: смерть – не конец. Ты останешься здесь. Может, в виде дыма, плывущего по небу. Или качания кресла вперед-назад – рядом с кроватью того, кого ты когда-то знала.

Бабушка говорила совершенно невозмутимо. И мне стало легче. Настолько, что я даже не обратила внимания на то, что она посулила долгую жизнь мне, моему братишке, нашим родителям, но не самой себе. Как оно часто бывает в жизни, истинное значение чужих слов открывается лишь много лет спустя, когда тот, кто их произнес, уже ускользнул в прошлое.

Лето 1978 года стало, пожалуй, самым странным в моей жизни. Великий кормчий уже года два как умер. Старая коммунистическая гвардия – так называемая «Банда четырех» – прекратила свое существование через несколько недель после смерти Мао, оставив вакуум власти. Его заполнил реформатор Дэн Сяопин, решивший бороться с «эксцессами» «культурной революции» и модернизировать экономику, переведя ее на более рыночные рельсы. Дэн начал в открытую заигрывать с США – и этот факт сильно озадачил многих из тех, кто родился после революции 1949 года. Для них США были не чем иным, как демонизированным врагом: брюхом зверя, оплотом всемирного капитализма, потребительства и коммерции. Местом, где подлинный человеческий дух сворачивается в трубочку и угасает перед всемогущим алтарем доллара.