Элка рядом уже давно похрапывала.
* * *
Я проснулся от громкого стука. Кто-то колотил в хлипкую дверь так, что вагончик ходил ходуном.
Я посмотрел на Беду, но она спала, безмятежно раскинувшись на спине. Судя по свету за окном, было раннее утро. Я натянул джинсы и открыл дверь.
Передо мной стояла мартышка в красной жилетке. Я протер заспанные глаза, но мартышка продолжала стоять с настырностью похмельного глюка. И даже жилетка ее не стала менее красной.
– Дядь, – сказала она детским голосом, – это ты здесь типа спасатель?
– Типа я, – ответил я и услышал, как позади меня зашипела кошка.
– Так вот, дядь, если ты сфотографируешься с моей обезьяной за сто рублей, я скажу тебе, где лежит тетя, которую нужно спасать. Тебе же приплачивают за каждую спасенную тетю?
Тут только я заметил, что из-за распахнутой настежь двери выглядывает детская мордочка и вещает свой незатейливый текст.
Я протянул руку, выхватил пацана за шиворот из убежища, и, держа его на весу, крикнул ему в лицо, на котором не отразилось никакого испуга:
– Быстро говори, где ты видел нуждающегося в помощи человека!
Обезьяна вдруг завизжала и вцепилась зубами и лапами мне в штанину. Кошка протяжно заорала сзади, а пацан бесстрашно на весу ухмыльнулся:
– Я разве про человека говорил, дядь? Я говорил про тетю.
– Где она?! Что с ней?! – Я сильно потряс поганца за шиворот. Так сильно, что у него голова заболталась как у тряпичной куклы, а у меня устала рука. Мартышка внизу пыталась прогрызть мои джинсы, и я пинком отфутболил ее в вагончик.
– Сфотайся за сто рублей с моей обезьяной, и я скажу тебе...
Я встряхнул его так, что он прикусил язык и заткнулся. В его руке я заметил старенький «Полароид»[4].
– А ну, пацан, говори, где тетка, а то не только сто рублей не получишь, но и свою обезьяну! – послышался сзади насмешливый голос Элки.
Я обернулся. Она стояла наспех одетая и с видом опытной укротительницы держала за ошейник мартышку, которая стала вдруг смирной и перестала визжать.
– Там, за шашлычной, мусорные баки стоят, за ними тетка лежит. Может и пьяная просто, но на голове у нее кровь, – затараторил пацан. – Тетенька, отпустите Яну, она беременная, ей волноваться вредно!
Мы с Элкой бросились вон из вагончика. По пути я зачем-то подвесил пацана за шиворот на щит «Спасательный пост». Не нравятся мне маленькие мальчики, пытающиеся заработать на чужом несчастье. Элка успела закрыть вагончик на ключ и мы помчались к шашлычной.
– Эй, дядь, так спасатели не поступают! – заорал нам вслед пацан, подвешенный на щите. – Я ведь и пожаловаться могу! На жестокое обращение с детьми и животными!
Мусорных баков за шашлычной было четыре. Мы, как ищейки, ринулись в разные стороны.
– Сюда! – крикнула мне Беда от самого дальнего контейнера.
Женщина лежала на животе в позе, которая позволяла думать, что она пыталась ползти из последних сил. Светлые волосы на затылке были темными, и до меня не сразу дошло, что это запекшаяся кровь. На ней был только желтый купальник, и я нисколько не усомнился в том, что это та самая женщина, чьи вещи остались на лежаке, и чье тело я безуспешно пытался обнаружить вчера на дне. Возраст ее было трудно определить, можно было только сказать, что она хорошо выглядела даже в такой ситуации, и даже с проломленной головой. В правой руке она сжимала мобильник – наверное, хотела куда-нибудь дозвониться, но не хватило сил.
