Этот ментовский боров откровенно надо мной издевался, и я понятия не имел, чем вызвал его горячую неприязнь – родством с Сазоном Сазоновым, или тем, что постоянно оказывался в поле его профессионального зрения.
Я зажмурился и сосчитал про себя до десяти просто затем, чтобы не вмазать Барсуку в морду.
– Эх, Бизя, говорила я тебе, что нужно настучать по мозгам Михальянцу и попытаться найти того типа из клумбы, которому ты подарил свой пиджак! – послышался голос Элки.
Я открыл глаза и уставился на нее. Она задумчиво разминала в пальцах очередную свежую сигарету.
– Пожалуй, я с вашего разрешения пойду, – обратилась она к майору. – У меня сегодня очень трудный день. В наш город приезжает Юлиана Ульянова, и я должна ее встретить.
– Что вы говорите?! – вдруг чрезвычайно оживился и потеплел взглядом Барсук. – Юлианочка приезжает в наш город?
– А вы ее знаете? – удивилась Беда.
– Да кто же не знает Юлиану Ульянову? – удивился майор. – Самая знаменитая русская в Голливуде! Моя дочка ее обожает. И, кстати, она родом из нашего города! Сможете организовать автограф?
– Запросто, – кивнула Беда и направилась на стоянку к «Харлею».
А я...
Я решил, что права была Элка. Как всегда, абсолютно права. Во-первых, я должен найти Михальянца и пощупать его за наглое рыло. Во-вторых, нужно попытаться отыскать истину в череде загадочных убийств, а то неровен час, предстану перед Барсуком у тела под номером четыре. Если что-то начинает происходить в вашей жизни с настойчивой регулярностью, нужно задуматься и постараться понять, отчего это происходит.
Я поднял с земли Элкин окурок, с наслаждением вдохнул его запах, и предложил майору и его парням пройти на пляж, чтобы посмотреть вещи жертвы, оставленные на лежаке. Майор согласился без особого энтузиазма. Версия, что внук Сазона Сазонова – маньяк-молоточник, нравилась ему больше, чем та, что он просто спасатель на пляже.
* * *
Когда оперативники уехали, забрав с лежака одежду, я понял, что настроение мое окончательно испорчено. Глядя, как легкомысленные женские вещички оперативники складывают в пакет, я отвернулся, и оглянулся только тогда, когда машина скрылась из виду.
На пляж уже начали подтягиваться любители утреннего купания и нежаркого солнца. Вчерашней непогоды как не бывало – небо было чистое, море спокойное, а ветерок лишь слегка ласкал все, к чему прикасался.
Я подумал, что нужно бы сходить в вагончик, взять бинокль и приступить к своим обязанностям, но понял вдруг, что сил моих моральных никаких нет. Перед глазами стояла лежащая на земле женщина с окровавленным затылком и из последних сил пытающаяся уползти от своей смерти. А еще эта красная цифра три на узкой, бледной ладони...
Сообразив, что толку от меня как от спасателя сейчас никакого не будет, я разделся и зашел в воду. Не знаю, сколько времени я проплавал. Ограничительные буйки остались далеко позади, а я все плыл и плыл, думал и думал. О чем? А черт его знает, о смысле жизни, наверное. О том, что никто не вправе посягать на жизнь другого, а уж тем более нагло нумеровать свои жертвы, беря на себя тем самым роль палача.
Палача?! Эта мысль понравилась мне. Ведь просто убийца, даже если это маньяк, вряд ли будет с такой настойчивостью ставить порядковые номера на ладонях жертв. Кто-то пытается этим сказать, что первый наказан, и второй наказан, и третья от наказания не ушла... И красный цвет не случаен – цвет крови и мести, а может, и кровной мести? На месте майора Барсука я бы очень задумался, не были ли связаны чем-то между собой все эти три жертвы. Может, есть какая-то логика в том, что убивали именно их? А если есть логика, то можно не допустить четвертой проломленной головы. Впрочем, это были не такие уж оригинальные мысли, чтобы они не пришли в голову старому оперу Барсуку. Надеюсь, он с этим делом справится быстро.
