И выждал паузу.
Борис Аврамович тотчас и сник. Казалось, сейчас он и вскрикнет возмущённо, но отец молчал.
Рута Яковлевна капризно сложила губы и манерно закатила глаза.
– Значит, в попы? – с усмешкой спросила она.
А тем временем Калюжный, поднявшись из кресла, налил себе в чашку чая, и теперь с чашкой в руке как будто угрожающе сверху наблюдал за происходящим.
– Пока не в попы, – спокойно, но в то же время твердо ответил Илья. – Для начала выучу хотя бы язык, я имею в виду наш исторический язык.
У отца и челюсть отпала, он наверно подумал вслух:
– Вот и я всё собирался, да так и не собрался, не дошёл…
– Я и решил, чтобы успеть… А ещё надо знать… нельзя без конца промежду болтаться.
– А кто это промежду болтается? – тихо осведомилась мать, и это уже означало: перехожу в атаку. Однако Рута Яковлевна сдержала себя, напротив, беспечно усмехнулась. – А промежду прочим и с чужим языком, коим ты пользуешься, следует обращаться аккуратнее… В целом понятно: вот и Павел Осипович – профессор духовной школы, а ничего: жив, здоров и ум свой не растерял. К какой же службе ты будешь готовить себя?
– Пока не знаю…
Отец подхватил:
– А надо бы знать! Знать надо! Чтобы идти к известному!
– Борис Аврамович, не отведав, трудно говорить о вкусе, – сверху надавил Калюжный. – В общем – вилка: или обретёшь веру и духовные знания – для себя; или будешь иметь право преподавать в семинарии и вузе; или рукополагаться в клирики. Выбор есть, но загодя трудно определиться.
– Наверно так, – как будто прожевал Борис Аврамович, вновь склонился и замолчал.
Зато Рута Яковлевна нанесла, казалось бы, прицельный удар:
– И как же ты сможешь без веры?..
Тихая пауза. Звучно дрогнуло сердце сына – и он резко выпалил:
– А как же вы промежду без веры?!
– А вот так и не следовало бы, сын, грубить, – неожиданно в свою обычную силу непримиримо сказал отец. – Мы ведь можем и обидеться очень и адекватно ответить.
Илья смутился.
– Простите меня, – клоня голову, ответил он. – Дело такое, необычное… Ведь не я же вас крестил, а вы меня. – Помолчал и с горькой усмешкой добавил: – И забыли об этом… Так что, если глубже заглянуть, ничего странного. Да и собрались мы не судить, а чтобы обговорить вопрос…
Какое-то время молчали. Думали, оценивая в целом известие.
Павел Осипович, по-прежнему на ногах, легонько прикладывался к чаю и внимательно следил за Рутой Яковлевной, понимая, что именно эта квёлая на вид женщина является семейным двигателем. Поджав губы, она молчала.
И вновь заговорил отец:
– Если смотреть реально и здраво, глазами крещёных евреев, то никаких отклонений от нормы уже и нет. Даже более чем закономерно: иудею в прострации находиться не по закону. А в частности, родители думали одно, а сын, решив другое, пришел за советом. Только ведь не в мусульманство он нацелился. Так что надо бы серьёзно обдумать перспективу – и только.
– И я думаю, – поднимаясь с дивана, спокойно сказала мать, – всё может быть даже к лучшему: коридоры и приёмные станут шире.
– Пожалуй, – согласился Калюжный. – И возможностей больше – с плюсом.
– Если уж так, то давайте пить чай, иначе подогревать придётся.
Поднялся и Борис Аврамович.
– Илюша, принеси из холодильника тортик, – сказала мать, и когда сын вышел из комнаты, она повела взгляд на Калюжного: – А вы, оказывается, опасный человек. – И погрозила пальчиком, невесело усмехнувшись…
* * *
Илья ушёл проводить Калюжного, родители из прихожей возвратились в комнату Бориса Аврамовича.
