– Лада, ты слышишь стук моего сердца?
– Еще не хватало! – ответила она, – я свое слышу. Ну ладно, арривидерчи!
– Где моя деточка, где моя лапочка? – мама ползала по квартире, заглядывая под шкафы и диваны. – Опять ребенка запугал, паразит, вот, теперь спряталась и не вылазит! – прикрикнула она на сына и снова начала, сюсюкая, ползать по квартире. Дон натягивал кроссовки и с раздражением наблюдал за процессом поисков.
– Где моя девочка, где моя сладкая? Почему маму не встречает? Во-от ты где! – и мама выволокла из-под дивана кошку. – Ты ее кормил?
– Кормил, кормил, – буркнул Дон.
– Чем?
– Сосисками… Ма, я на дополнительные занятия пошел.
– Опять на крышу собрался?!
– С чего ты взяла?
– Ты, сопляк, еще спорить со мной будешь? Посмотрите на него, дополнительными занятиями он занимается! Хорошо, мне баба Клава сказала, что в магазине тебя видела, как ты портвейн покупал!
– Вот карга старая, а еще улыбалась! – пробурчал Дон. Как назло, шнурок на кроссовке запутался.
– Что ты матери перечишь?! Спасибо ей сказать должен, она тебе жизнь спасла! Если она мне сейчас не сказала бы, что ты пить собрался, то ты бы спился! Университет бросил бы, пошел бичевать, всю жизнь с этими по крышам околачивался и сдох бы под забором!
– Задолбала уже… – буркнул Дон, справившись, наконец, с непослушным шнурком и выскакивая из квартиры. Несмотря на его почтенный двадцатитрехлетний возраст, мама позволяла себе орать на него, воспитывать, сажать под домашний арест… Да что там, он даже погулять отпрашивался и должен был быть дома не позже одиннадцати! Последнее правило им неукоснительно нарушалось, поскольку его вольная натура не выдерживала таких издевательств над собой. При этом он откровенно не понимал, что его матери от него лично нужно. Больше всего она любила свою кошку, на сыне и муже лишь срывала злость, накопленную за день на нелегкой работе завуча. Что и говорить, что они оба ее тихо ненавидели. Ну ладно, ну был за ним один косяк, так-то елки-палки сколько лет назад! Спасибо маменьке, вытащила тогда из ментовки… Но при чем тут девчонки, спрашивается, с которыми она ему встречаться ну никак не дает? То вроде улыбается, добренькая, привечает, как может, и чаем напоит, и конфеток предложит, и поговорит вроде с девчонкой нормально… А стоит той за порог, начинается: и волосы-де у ней неухоженные, и ногти страшные, и манеры чудовищные… Он ее маневры просекает, конечно, с ходу, но вода-то и камень точит. Вроде потом замечаешь, что и правда манеры и ногти какие-то не такие…
А что мамаша с Иркой отчебучила! И где только адрес взяла? Явилась к той среди ночи его искать. Спалила по-черному. Он тогда как раз у Чп завис, бухали там. Ирка думала, что он как паинька дома, а мамашу он вообще не посчитал нужным как-то в известность поставить.
Ну, принеслась маменька, как ведьма на помеле, к Ирке, едва двери не выломала. Иришка ей, конечно, открыла – проще разъяренная фурия в квартире, чем двери переустанавливать. И мамаша понеслась шкафы переворачивать, под кровать заглядывать в поисках его, сыночка ненаглядного. Ирка терпела-терпела, а потом, зевая, сообщила, что Сереженьку она убила, расчленила, изнасиловала и по кусочкам спустила в канализацию.
Ему об этом эпизоде рассказали обе: Ирка хохоча, а мамаша плюясь ядом. По Иркиной версии выходило, что мама побежала заглядывать в унитаз с воплями «Милиция!» и почему-то «Ограбили!». А по маминой – что она надрала уши этой юной хамке. Судя по Иркиным вполне нетронутым ушам, последняя версия не выдерживала критики.
