– Думаешь, убийцы девочки станут преследовать тебя? – спросил Адольфус.
– Я наигрался в законника.
– И думаешь, твои бывшие товарищи позволят тебе легко от них отделаться?
Я промолчал. Адольфус сам знал ответ.
– Прости, что толкнул тебя на это.
Мне стало очень неловко перед сединой в его бороде и проплешинами в шевелюре.
– Думаю наведаться в Гнездо, может, удастся найти выход из положения. Пришло время побеседовать с Журавлем.
Я оставил Адольфуса во дворе и поднялся к себе взять свою сумку. Хотел захватить клинок, но передумал. Если девочку найдут мертвой в водах канала, то законники непременно посетят меня, и тогда мне больше уже не видать того, что я ношу при себе. Кроме того, как я успел заметить, сталь едва ли поможет против чудища, которое я видел. Покинув трактир, я пошел быстрым шагом, вспоминая свою первую встречу с тварью, что убила киренца. Как же хотелось мне верить, что наша первая встреча станет последней.
Война почти закончилась, и мы предвкушали радость победы. Дренская гадина была повсюду повержена, ее укрепления пали, замки остались под защитой вооруженных гнутыми копьями стариков да безбородых юнцов. Из семнадцати областей, некогда составлявших Соединенные Провинции, только четыре оставались в руках дренцев, и, как только мы возьмем Донкнахт, дни этих последних будут уже сочтены. Пять долгих лет моей службы, убийств, истекания кровью и переходов по сто ярдов в день были почти на исходе. Среднезимье мы все будем праздновать дома, попивая теплый пунш возле растопленных очагов. В тот самый момент Вильгельм ван Агт, штатгальтер Дренской Республики, как раз готовился заключить перемирие в качестве прелюдии к полной капитуляции.
К сожалению, весть о разрешении конфликта, похоже, еще не дошла до самих дренцев, которые стояли на страже своей столицы, как рычащие львы, бросая дерзкий вызов силам Альянса. Пять лет подготовки и улучшения осадной тактики позволили дренцам создать, возможно, самую совершенную линию обороны, какую только знала долгая история человеческих войн. Казалось, защитники столицы не слышали о голоде и болезнях, сразивших их армию. Они будто не ведали ни о страшных потерях под Карском и Ловенгодом, ни о безнадежности их положения в целом, но если и знали, то это ничуть не уменьшало их решимости.
Именно эту коллективную непримиримость, граничащую со слабоумием, я винил в том, что меня подняли среди ночи и отправили выполнять секретную операцию. В том же, что я и мой отряд остались без необходимого обмундирования во время выполнения боевого задания, я винил глупость наших военачальников.
Внутренне, по крайней мере. Внешне командиры проявляли стойкость и не жаловались на промахи военного руководства даже тогда, когда эти просчеты грозили им смертью.
Рядовой Каролинус сомневался в своей правоте меньше других.
– Лейтенант, как можно ждать от нас выполнения ночного боевого задания, когда у нас нет даже маскировочной краски? – сердито спросил он, будто бы у меня имелось для него объяснение или под скаткой был припрятан бочонок краски.
Каролинус, выходец из Северного Руэнда, был рыжеволосым и розовощеким, типичным представителем той породы людей, предки которых три столетия назад наводнили Ваал и больше не покидали его. Коренастый и крепкий, как уголь, что добывают в шахтах на его родине, Каролинус был так же склонен к жалобам, как и к лидерству. По правде говоря, он был постоянным источником раздражения, но после отправки домой негодного к службе Адольфуса я считал руэндца единственным человеком, способным принять командование в случае, если меня сразила бы шальная стрела.
