– Лейтенант, у дренцев глаза, как у сов. Нас изрешетят стрелами, если на нас не будет краски.
Я затянул покрепче ремни на своих кожаных доспехах, проверил, чтобы оружие было на месте и траншейный нож висел сбоку.
– От тебя, рядовой, не ждут ничего. Но я приказываю тебе заткнуть свой вонючий рот и шевелить задницей, потому что через четверть часа ты полезешь на стену хоть нагишом, хоть измазанный сажей. И можешь не беспокоиться о противнике, насколько я слышал, они стреляют только в мужчин.
Отряд рассмеялся, и даже Каролинус скривился в ухмылке, но их веселье, и мое тоже, было притворным. И дело не только в отсутствии маскировочной краски – я даже не знал сам, что нам предстоит, когда сорок минут назад адъютант главнокомандующего грубо поднял меня с постели и велел собрать команду из лучших бойцов и доложить майору.
Если честно, то все это мне казалось неправильным. Несгибаемый Донкнахт, столица Дренских Штатов, стоял полторы тысячи лет и не знал иноземного ига. Когда остальные дренские провинции оказались поглощенными их соседями, лишь Донкнахт сохранял независимость. И, когда семьдесят лет назад подъем дренского самосознания объединил эти жалкие государства в единую мощную конфедерацию, Донкнахт стал точкой, вокруг которой сформировалось содружество.
Не знаю, как обстояло дело в других провинциях, но те солдаты, что противостояли нам по ту сторону полумили ничейной земли, самоотверженно гибли в самоубийственных операциях, проклиная наших матерей. Овладеть их укреплениями было бы невозможно без широкомасштабного наступления, подготовленного артиллерийским огнем и магией, но даже тогда успех стоил бы нам половины дивизии. Эти ублюдки не сдали бы город без боя и сражались бы с нами за каждую улицу, за каждый дом. Как и все остальные, я надеялся, что слухи о перемирии правдивы и наше продвижение закончится здесь, на равнинах вокруг столицы. Как бы там ни было, а мне не терпелось увидеть, что может сделать пятерка пехотинцев, чтобы изменить положение, с маскировочной краской или без нее.
Я обратился к Сааведре, нашему наводчику с тех пор, как шальное пушечное ядро снесло полбашки несчастному Доннели. Карие глаза и суровые черты лица выдавали его ашерское происхождение, хотя никто не знал, почему он записался в наш разнородный отряд вместо того, чтобы служить в полку своих соплеменников. Сааведра отказывался обсуждать это, как, кстати, и многое другое, а ребята из Первого столичного пехотного полка не имели привычки подробно изучать бумаги бойца, если только он не выбивался в передовики. Несмотря на свою добровольную ссылку в наши языческие ряды, Сааведра хранил верность обычаям своей расы, оставаясь молчаливым и скрытным, и при этом был лучшим игроком в карты и грозой в бою на коротких мечах. Наверняка припрятав где-то немного маскировочной краски, он измажет себе лицо, но в том, что ее не хватит на двоих, я был уверен так же твердо, как и в том факте, что единственный бог его народа – божество гневное.
– Проследи, чтобы все были готовы. Я доложу майору.
Как всегда молча, Сааведра кивнул. Я направился к центру нашего лагеря.
Наш майор Циреллус Гренвальд был глуп и труслив, но не был полным безумцем, и только за одно это свойство его стоило причислить к лучшей половине офицерского корпуса. Если главный талант майора состоял в умении держаться на верхушке лестницы, то, по крайней мере, ему было откуда падать. Он говорил с человеком в кожаном плаще с серебристой каймой, который на первый взгляд показался мне гражданским лицом.
