– Да так, – наконец ответил я, потому что надо было что-то ответить.
– А все-таки? – Астахов выжидающе посмотрел на меня.
Я принес толстую тетрадь со стихами и прозой. Арсений взял ее и обещал на досуге ознакомиться.
Часов в шесть явился Мутч. Сеня внимательно изучал его все время, что он просидел с нами.
– Дроныч, а он не наркоша? – спросил он шепотом, когда Мутч ушел с кухни.
Никогда об этом не думал. А вдруг? Что тогда?
10 февр., воскр.
Когда я возвращался домой с репетиции, увидел Мутча на лестничной площадке. Он курил, закрыв глаза. Я пристроился рядом и стал разглядывать кольца дыма.
– Ты осуждаешь меня? – спросил он вдруг.
– За что? – не понял я.
– Да за все. Живу у тебя так долго, не объясняя причин, не говорю с тобой, когда хочешь общаться.
– Кто мне давал право кого-то осуждать?
– Прав никто и не дает, их сами берут.
Я ждал, пока он вновь заговорит, боясь спугнуть внезапную разговорчивость. Мутч глубоко вздохнул.
– Ты тоже был один, да? – продолжил он, наконец.
Я пожал плечами и промекал что-то невразумительное, мол, каждый через это проходит.
– Кто проходит и мимо, а кому с этим жить. Я устал…
Я вспомнил, как вернулся из Питера в конце августа. Дождило вовсю, на сердце такая тоска, что думал – не справлюсь никогда. Поезд привез меня в родной город, но я не был рад. В сентябре институт. Новый. Я опять один, но забыл об этом из-за кучи пересдач, недосдач и прочих хлопот с переводом. Потом с квартирой. Даже когда вернулся в группу, к якобы друзьям. Чувствовал кожей, что никакие они мне больше не друзья – в лучшем случае знакомые в старом новом городе. Родителям я никогда не был нужен.
– Ты не пробовал поступить куда-нибудь? – спросил я.
– Поступил в прошлом году на юридический. Ушел.
Я ошарашено взглянул на него. Мутч понял мой безмолвный вопрос и отмахнулся: мол, не мое это.
– А что потом?
– А если б не ушел, могло быть что-то? – он ухмыльнулся.
Общественное мнение – бросил учебу, значит, дурак. Как я учусь – все равно, что не учусь. Для корки и галочки.
– Ты колешься? – невыносимо об этом молчать после Сенькиных догадок.
– Нет, завязал.
Какой же я слепой баран! Или так поглощен собой, что мне до других дела нет…
Когда он докурил, мы зашли в квартиру.
– Зачем ты уехал из Питера? – поинтересовался Мутч. – Там гораздо больше возможностей. Тем более, ты музыкант.
Я усмехнулся. Музыкант! Там своих хватает. На каждом углу по музыканту.
Не знаю, как получилось, что я рассказал ему все об Иоланте и моей дурацкой любви. Мутч слушал внимательно, затем спросил:
– Какая она?
Не знаю, как выразить все, что помню о ней, в паре предложений. Необыкновенная. Одинокая фея.
– Как я понял, – заключил Мутч, – она надеялась на твою дружбу, а ты ее подвел?
– Я влюбился и все испортил. Не мог больше оставаться в этом городе, рядом с ней.
Мутч хмыкнул.
– Не слишком ли опрометчиво? Ладно, там, деревня или глухая провинция, но Питер!
В том-то и дело – слишком он яркий и колоритный, слишком многое в нем связано с Иолантой.
– Не очень понимаю, что ты конкретно испортил. Самое адекватное – расстаться, если любовь односторонняя. Ни тебе жизни не будет, ни ей. Знаю девчонок, которые с отвергнутыми ими ребятами спокойно общаются, пиво пьют и на концерты ходят, но не ведаю, каково этим парням.
– Да хреново! – рассудил я.
Хорошо, когда есть друзья! Мутч умел слушать. Мне же хотелось говорить о ней. Постоянно – все, что знаю и помню…
