Читать онлайн Олег Федченко - По местам сражений Древней Руси

© Олег Федченко, 2023

ISBN 978-5-0059-7926-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пожалуй, самыми интересными, плодотворными и загадочными остаются отношения Древней Руси и Византии. При минимуме древних источников исследователи скурпулезно пытаются изучать каждый манускрипт, попавший к ним в руки. Первыми документами, которые проливают свет на контакты руси и Византии, считаются «Бертинские анналы», «Житие Стефана Сурожского» и «Житие Георгия Амастридского». В «Бертинских анналах» хронист повествует о мирной миссии послов от народа рос (Rhos) в 839 году к императору Феофилу. Исследователи ошибочно объявили о существовании некоего Русского каганата, в то время, как это были послы с Балтики [1]. «Житие Стефана Сурожского» рассказывает о походе русской рати под предводительством Бравлина из Новгорода в Крым. Историки предлагают датировать сей факт временными рамками конец VIII—IX-первая половина X вв., тогда как рейд русов состоялся во второй половине X века (примерно в 976/977 гг.) [2].

Еще одно житие – Георгия Амастридского упоминает набег русов на Амастриду. Первый издатель русского перевода текста В. Г. Васильевский на основе стилистического анализа текста предположил, что события происходили в период 820—842 гг. [3, LXXXVI—LXXXVII]. Большинство исследователей в целом соглашаются с такими датами, хотя некоторые пытались связать поход с экспедицией Аскольда и Дира в 860 году и даже Игоря в 941 году [4, с. 129].

Однако, мы наравне со стилистическими изысканиями, присмотримся к фактуре, присутствующей в древнем манускрипте. Для этого обратим внимание на другой документ той эпохи. Во время набега русов на византийскую столицу в 860 году появились проповеди святейшего Фотия, архиепископа Константинопольского – отклик на происходящие события. Относительно случившегося было сказано буквально следующее: «…из-за этого выполз народ с севера, словно устремляясь на другой Иерусалим, и народ поднялся от краев земли, держа лук и копье; он жесток и немилосерд… коварный набег варваров не дал молве времени сообщить о нем, чтобы были обдуманы какие-нибудь меры безопасности, но сама явь бежала вместе с вестью – и это в то время, как нападали оттуда, откуда [мы] отделены столькими землями и племенными владениями, судоходными реками и морями без пристаней…» [5, с. 31—35]. В другой гомилии Фотия читаем: «Ведь вовсе не похоже оно на другие набеги варваров, но неожиданность нападения и невероятность стремительности, бесчеловечность рода варваров, жестокость нравов и дикость помыслов показывает, что удар нанесен с небес, словно гром и молния… Народ незаметный, народ, не бравшийся в рассчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный – но получивший имя от похода на нас, неприметный – но ставший значительным, низменный и беспомощный – но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул будто морская волна на наши пределы и будто полевой зверь объел как солому или ниву населяющих эту землю» [5, с. 56—57].

Как видим, Фотий не знает, что пришли конкретно русы – «выполз некий народ с севера», незаметный, но приобретший широкую известность, именно, после этого жестокого нападения. Надо полагать, ранее Византия с этими варварами не сталкивалась, набег явился полной неожиданностью, поскольку Империя была «отделена многими землями, племенами и морем» от нападавших. Таким образом, до сего дня русов-агрессоров в Византии не бывало. Тогда, надо понимать, что нападение на Амастриду было после данного погрома южных черноморских территорий Византии.

Этот же вывод подтверждает и автор «Жития Георгия Амастридского»: «…Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия…» [3, с. 64]. Теперь мы отмечаем, что во времена написания «Жития…» русы уже были широко известны. Про набег русов вспомнил в первые годы X века Никита Давид Пафлагон: «В то время запятнанный убийством более, чем кто-либо из скифов, народ, называемый Рос, по Эвксинскому Понту придя к Сенону и разорив все селения, все монастыри, теперь уже совершает набеги на находящиеся вблизи Византии острова…» [4, с. 135]. При этом, в те же годы тот же автор отмечал, что «в Амастриду стекаются, как на общий рынок, скифы, населяющие как северные берега Эвксина, так и южные» [4, с. 137], но ни слова не обронил про ужасное нападение на Амастриду тех самых, уже известных русов, одного из скифских народов. Таким образом, очевидно, что для Фотия набег русов – еще неожиданность, некий народ с севера, а в «Житие…» уже – русы, которых все знают, потому что они нападали и на Константинополь, и на сопредельные территории. Следовательно, «Житие…» написано после гомилий Фотия, которые датируют 860 годом, а, значит, нападение на Амастриду случилось после 860 года.

В таком случае, становится понятным и правильным отнесение «Жития…» в парижском каталоге к X веку, хотя современные исследователи и считали это ошибочным [3, XX]. Тогда, можно согласиться с мнением В. Г. Васильевского, что поход Игоря в 941 году не успел бы попасть в рассматриваемый манускрипт. Надо полагать, что событие, о котором рассказывает древний автор «Жития…», как о чуде, совпадает с походом на Константинополь Олега Вещего в 907 году.

Византийские источники не отразили нападение олеговой дружины, поскольку штурма Константинополя не было. В то же время, описание рейда имеется в древнерусской летописи по 907 году: «Іде Ѡлег (л) ъ на Грѣкы… и повоєва ѡколол города и много оуб^>и̑иств^>о створи Грѣко^>м̑ и полаты многы разбиша а цр҃ькви пожьгоша а ıхъ же имѧху полонѧникы ѡвѣхъ посѣкаху другыӕ же мучаху иныӕ же растрѣлѧху а другыӕ въ море вметаша ина мн^>о̑га зла творѧху Русь Грѣко» [6]. Если мы обратим внимание, то из Киева вышли ладьи и конница, однако в Византии присутствовали лишь морские суда: «поиде Ѡлегъ на конѣхъ и в корабльх… и заповѣда Ѡлегъ дань даӕти на ҂в҃ кораблии по в҃ı гривнѣ на чл҃вка а в корабли по м҃ мужь нѧшасѧ» [6]. Т. е. конный отряд не ходил к Константинополю, а выполнял лишь функцию сопровождения, защищая от кочевников основные силы при преодолении днепровских порогов, как к Черному морю, так и на обратном пути.

Вероятно, русы, не имея возможности атаковать Царьград, ибо «Грѣци замкоша Судъ а городъ затвориша» [6], грабили южно-понтийское побережье пока не был принят мирный план урегулирования. Об этом говорится в летописях, упоминая отправленных к императору послов от Олега и дальнейшее заключение договора: «Грѣци мир^>а просити да бы не воєвалъ Грѣцькои земли Ѡлегъ же мало ѿступивъ ѿ города нача миръ творити съ ц^>с̑рема Грѣцькыма съ Леѡномъ и съ Алексанро^>м̑» [6]. Видимо, после подписания сторонами пакта поступил приказ отпустить пленников и прекратить разграбление местных жителей, что и нашло отражение в форме чуда, описанного в «Житие…».

Не случайно был выбран и объект для нападения. В начале X века Амастрида был крупный и богатый торговый центр. Как восклицал выше упомянутый Никита Пафлагон, «Амастра, око Пафлагонии и, лучше сказать – едва не всей вселенной…» [3, XXIII]. И как было отмечено выше, русы хорошо знали этот портовый центр торговли.

Таким образом, можно сделать вывод, что нападение на Амастриду произошло во время похода Олега Вещего на Византию в 907 году и разграбление византийских городов прекратилось после заключения мира и получения дани.

NovaInfo.Ru, 2021 г. №122

Особое место в истории Древней Руси занимают отношения с Византией. Именно, от первого похода на Византию стало известно про Русскую землю, указывает летописец: «В [6360 (852)] индикта е҃ı наченшю Михаилу ц^>с̑рьствовати нача сѧ прозывати Рускаӕ землѧ ѡ семъ бо оувѣдахо^>м̑ ӕко пр^>и̑ се^>м̑ ц^>с̑ри приходиша Русь на Ц^>с̑рьгра^>д̑. ӕко же писашеть в лѣтописании Грѣцко^>м̑» [8].

В дальнейшем русские князья воевали, мирились, помогали и роднились с византийскими императорами. Многие события нашли отражения в русских летописях и документах, другие – до сих пор считаются белыми пятнами истории. Одним из спорных моментов остается сюжет из «Жития св. Стефана Сурожского», упоминающего набег русов на Крымский полуостров. В русскоязычной версии исторического документа сказано, что «рать велика Русьская из Новагорода» под предводительством князя Бравлина «полонила» территорию от Корсуня до Кесария (Корча) и подошла к крепости Сугдея (Сурож). После 10-дневной осады город был взят и начался грабеж. Однако, в церкви Святой Софии у гроба Святого Стефана «при грабеже лицо князя (судорожно) обратилось назад, и он пал, источая пену (изо рта)». После видения, Бравлин приказал вернуть награбленное, отпустить всех пленников, затем принял крещение сам со своими боярами.

Исследователи, опровергая друг друга, предлагают датировать сей поход временными рамками конец VIII—IX-первая половина X вв. [11, с. 124, 127]. В этнической принадлежности русов тоже царит многообразие мнений: и славяне, и азово-причерноморская русь, и новгородцы, и даже скандинавы с венграми [11, с. 125—127].

Попробуем и мы разобраться в событиях, изложенных древними авторами. Поможет нам и армянская версия «Жития св. Стефана Сурожского».

Русская рать «плени от Корсуня до Корча», указывает русский автор [11, с. 121], т. е. в данном случае определена территория – от края до края полуострова. Более точна армянская версия: «разрушил Керчь и страну его, и отправился оттуда в Шрсон [Херсон] и разрушил тот… Оттуда пришел с войском в Сухта [Сурож]» [11, с. 122], т. е. вы видим конкретный маршрут русского войска: Керчь – Херсон – Сурож. Очевидно, Бравлин сначала прошел по степи и затем пересек горы и вышел к портовому городу. Такой путь более приемлем, чем идти от Корсуня в восточный угол и оказаться там запертым неприятелем при непредвиденных обстоятельствах. Таким образом, можно сделать вывод, что русы пришли на полуостров через Керченский пролив. Однако, нижнее Подонье контролировали в VIII-середина X вв. хазары, которые, если верить Константину Багрянородному, не были замечены в союзных с русами действиях против Империи. В то же время, русам, как отмечается в трактате «De administrando imperio», требовалось согласие приграничных с Византией народов, в частности, пачинаков, для проникновения в греческие владения [3, с. 154]. Тогда нам остается период для похода Бравлина либо до VIII века, либо конец X века. Первый вариант отпадает в силу исторических причин. Попытаемся разобрать второй вариант.