Я, конечно, устала. Но чувство удовлетворения и гордости за саму себя было настолько сильно, что перевесило и усталость, и зуд от мозолей на ладони, и неприятную ноющую боль в запястье. Еще тогда подумала, что, может, полно чего умею, надо было только пробовать. Ничего, что этот тип называл меня неумехой, он еще поплатится за это. Вот, придет срок, и, непременно, поплатится. Покосилась в его сторону и заметила, как разжигал печь, собираясь ставить на нее кастрюлю с непонятным варевом.
– Это что такое? Ты нас не отравишь? – подошла поближе и заглянула Сашке через плечо.
– Вообще-то, любая девка или баба должна знать, что это такое…
– Да? – я еще больше вытянула шею в сторону кастрюли. – Намекаешь, что я мужик? Или инопланетянка? Потому, что я понятия не имею…
– Говорю открытым текстом, заметь, никаких намеков. Ты мамзель и белоручка. Не знать, что такое гречневая каша!
– А, это она? Что ты говоришь! Хочешь, стану тебе помогать? Например, могу помешивать. Хочешь?
– Не, а.
– Почему ты не принимаешь мою помощь? Я же стараюсь быть полезной.
Надулась и даже отвернулась от него, а потом и вовсе принялась скрести лезвием топора, который так и не выпустила из рук, по бревну, на котором сидела.
– Ладно. Тогда принеси воды в чайнике. Вскипятим ее для чая. А гречку не надо мешать, она и так дойдет. Уяснила, мамзель?!
Каша у него получилась вкусная. Никогда еще ничего лучше не ела. Так ему и сказала. А он как начал хохотать, чуть живот не надорвал. Вот, дуралей, я же ему честно сказала, и не оттого, что хотела с ним подружиться. Хотя, конечно, ладить и приспособиться к нему мне следовало. Особенно, если учесть, что впереди у нас с ним была ночь. А это, как известно, было самое разбойничье время. Не мудрено, что чем больше смеркалось, тем больше росло мое беспокойство. Я снова начала опасаться Сашки, боялась, что он был не тем, за кого себя выдавал. Очень надеялась, что к нашему костру не выйдут никакие темные личности. И по мере того, как тени от деревьев увеличивались, мои думы становились мрачнее и мрачнее.
– Слышишь, Саш?! А ты не боишься жить один? – вдруг взяла и спросила его, а зачем, и сама не знала, верно, уже и молчать мне стало невмоготу.
– Где? – не понял или сделал вид, что не понял моего вопроса, и глаза снова прищурил, но получилось так, словно пар от горячего чая мешал ему смотреть.
– Здесь, конечно. Где же еще? Кругом, вон, лес… темно… звуки всякие…
– А, а… Не, а.
Вот и поговорили. Заколебал уже своим этим «не, а»! Одним словом, неуч! О, па! Я вдруг четко поняла, что имела высшее образование, юридическое. Это пришло неоткуда. Раз! И я уже это знала. Как видела перед глазами, четко и ясно, вот он, ВУЗ, стоял себе на московской улице. Встрепенулась, дернулась всем телом, вот это была удача.
– Ты что, Лариска? Замерзла? Надень, говорю, телогрейку.
– Не, а. Я так. Мне нормально! Вот, придвинусь поближе к огню… от него и тепло, и мошки его боятся, в стороне держатся.
Вот, черт, и ко мне привязалось его «не, а». Не иначе, как заразное.
– А топор тебе нужен, чтобы от комаров отбиваться? – в темноте, где свет только и был, что от костра, разожженного нами во дворе, отчетливо наблюдала его белозубый оскал.
Это он так улыбался. Веселился, значит. Там, на бревне, что напротив меня, по другую сторону костра. Я с ним по душам говорить пыталась, а у него только одни издевки и были на уме. Нет, ладить с ним, было пустым делом. Да и черт с ним, я лучше топор к себе плотнее прижму и еще постараюсь, что вспомнить. Может, что путное и получилось бы.
