Напряжение среди полицейских ослабло, и это обезоружило их дух. Но когда на шоссе спустились другие полицейские, то один из них увидел людей, одетых в разную форму, и закричал: «Мой сержант, это неправда, это – не армия, это – бандиты!» И сражение разгорелось вновь, утренние сумерки вновь разорвали красные вспышки. Маруланда, повинуясь своему обострённому чувству прирождённого воина, немедленно отдал приказ стрелять направо и налево от дороги, поскольку он точно не знал, где располагается полиция и гражданская самооборона. После этого он приказал прорываться к Инсе. Когда алькальд и его люди самым неожиданным образом увидели, что это оказались действительно партизаны, то они закричали о том, что надо отступать. Этот приказ имел самые роковые последствия, он полностью дезорганизовал оборону. В итоге алькальд погиб, судья был ранен, и это фактически обезглавило местный отряд гражданской обороны.
17 марта, когда уже почти рассвело, партизаны вошли в Инсу и взяли посёлок без единого выстрела; полиция оказалась позади и разбежалась по кофейным плантациям и по дороге; она оказалась не в состоянии до конца исполнить свою роль. Местное безоружное население стало выходить из своих домов, чтобы поприветствовать партизан, возможно, потому что действительно симпатизировало им, а может быть, и по причине чисто физического страха. «Мы захватили местное отделение Аграрного банка, заняли казармы полиции; несколько наших товарищей нашли местную тюрьму и выпустили на свободу заключённых. Затем мы стали собирать всех людей на площади, но часть народа была в церкви, церковь была буквально переполнена верующими, поскольку в это время шла месса. Мы сказали священнику, чтобы он прервал мессу и вместе со всеми шёл на площадь», – вспоминает Хакобо Аренас, который и отдавал все эти приказы. Священник велел передать, что мессу прерывать нельзя: «Сначала я закончу мессу, а потом пойду на площадь». «Тогда к нему пошёл товарищ Эрнандо Гонсалес и сказал, что сейчас идёт война и что когда на войне отдаётся приказ, то этот приказ должны выполнять все, и священники в том числе…». Эрнандо вошёл в церковь и сказал священнику: «Это военный приказ, падре, выходите вместе со всеми на площадь…». Священник сказал: «Ну, если это военный приказ, тогда я иду…». На митинге говорили Хакобо Аренас и Эрнандо Гонсалес.
В газете «Эль Сигло» была опубликована следующая версия событий: «“Снайперˮ со своими людьми вошёл в посёлок, в то время как приходской священник, падре Мартинес, вёл святую мессу. Один из партизан вошёл в храм, принёс собравшимся там извинения за смерть монахинь и со всей возможной вежливостью попросил, чтобы все вышли на торговую площадь, чтобы поговорить».
Это и было сделано. Маруланда вышел на балкон алькальдии и сказал: «Мы хотели бы сказать вам не об убийстве, а о революции. Правительство ответственно за дороговизну жизни, и потому надо сбросить это правительство. Всё стало ужасно дорого», – и он привёл конкретные цифры, как это любил делать Рохас Пинилья во время своих публичных выступлений.
Демонстрируя своё уважение к монахиням, Маруланда спросил, обращаясь к ним: «Сколько недавно стоил один ярд ткани, который шёл на вашу одежду, Ваше преподобие?» Мать Модестина, настоятельница местной монашеской общины, ответила робко: «25 песо». «Правильно. А сейчас, Ваше преподобие, не хватит и 90».
