– Тем лучше. Тогда перейдем сразу к делу. Меня интересует убийство на улице Кривой!
Рецидивист многозначительно поджал губы.
– Гм…
Он долго молчал, потом повернулся к следователю и вдруг рассмеялся, обнажив крупные прокуренные зубы. Улыбка Мефистофеля в сравнении с той, которую он изобразил, выглядела бы символом нежности и умиления. Брагин даже чертыхнулся про себя: «Ну и чудовище! А ведь, кажется, пытается заигрывать…»
– Какой вы все-таки щепетильный народ, следователи! – с наигранным укором проговорил рецидивист. – Думаете, Бодяга – кровопиец, Бодяга – звероящер. Бодяга будет вилять хвостиком, как, извините, портовая девка. А я вот как раз настроен на полную откровенность. Думаю, зачтется на том свете… Так слушайте…
Он нахмурился, пожевал губами и начал, не торопясь, взвешивая каждое слово:
– После ограбления двух-трех встречных, а также какой-то кассы – обо всем этом вам хорошо известно – мне стало тяжеловато работать одному, решил подобрать себе дружка. В этом городке знал Леонова. Когда-то познакомился с ним в поезде… В тот чертов вечер я случайно забрел в пивную и увидел там этого бедолагу. У меня не было заранее готового дельца. Просто хотелось проверить, на что годен этот парень. Я взял его с собой. Взял без всякой договоренности. На улице нам повстречался какой-то громыхало. Он качался, как маятник, и бормотал черт знает что – сразу видать, под мухой. Я решил: случай подходящий. Леонов остался в сторонке, а я остановил гуляку, попросил закурить. И тут этот нахал ни с того, ни с сего вмазал мне в челюсть. Это был настоящий удар! Я сразу прилип к асфальту, чтобы его… Ну, а потом… – Бодяга сделал вид, что едва справляется с возмущением. – Потом я встал. Но этому костолому, видно, показалось мало. Он хотел добавить мне еще, и тут я, не помня себя от злости, пальнул в него из обреза, который носил при себе на всякий случай. Когда он упал, то возле него каким-то образом оказался бумажник. Я посмотрел – деньги. Деньги я забрал, а бумажник… – Рецидивист показал жестом: небрежно кивнул. – Да вон, на столе он у вас… Ну, значит, взял я деньги. Тут подходит ко мне этот кретин Леонов. Не знаю, что взбрело ему в голову. Взглянул он на подстреленного гуляку и с криком: «Да это же Витька, будь ты проклят!» – набросился на меня с ножом. Ну, я и…
– Уложили его из обреза? – закончил вместо него Брагин.
– А что оставалось делать? Не стану же насаживать на кончик его ножа свою единственную печенку?
– Да-а, – протянул Брагин, – все как будто бы гладко. И бумажник есть, и нож, и выстрелы из обреза. И ситуация самообороны…
– Не верите? – помрачнел Бодяга.
– Ну зачем так… – скрестил на груди руки Брагин. – В нашем деле не должно быть никаких обид. Ведь мы говорим о вещах серьезных, криминальных, как условились в самом начале… Гладко все получается. Но ответьте мне на один вопрос. Если Леонов, опознав в убитом брата, сразу же набросился на вас и вы выстрелили в него, то когда же вы успели перезарядить свой обрез? – Он указал глазами на стол. – Обрез-то ваш одноствольный?
Бодяга небрежно взглянул на обрез и махнул рукой.
– Да что там обрез. Их у меня побывало с десяток! И одноствольных и двухствольных.
– Мы говорим о конкретном случае.
– А в конкретном случае их у меня было два!
– Где же второй?
– Выбросил в реку.
Брагин покачал головой.
– Да… Не отыскать сразу. Ну, а если… если у этого обреза найдется хозяин?
