— Ты так и будешь молчать? — недовольно поинтересовался он.
— Ну, вы же молчите.
— Я жду истерику.
— Чего?! — я дернулась, желая повернуться, но в то же время боясь выпустить из поля зрения каменную фигуру.
— Ты должна сейчас чувствовать разрывающий сознание ужас, плакать и умолять меня увести тебя отсюда, — раздраженно ответил он. — Это колыбель матери, даже мне тяжело здесь находиться.
Слов не было. В смысле, слова-то были, но все матерные и к озвучиванию непригодные.
— Раз тяжело, так пойдемте отсюда, я ж не изверг, чтобы расшатывать ваше хрупкое душевное равновесие, — хмуро сказала я, с трудом сдерживая ругательства.
Я его еще всего обматерю, но только наедине с собой, за закрытыми дверями и в подушку.
— Хорошо, — угрожающе протянул он, и тьма метнулась к нам. Раздраженный гад не позаботился об аккуратности, переход был быстрым, а я с минуту беспомощно висела в его руках, стараясь сморгнуть черные точки перед глазами и встать на подгибающиеся ноги.
Раяр терпеливо ждал, пока я приду в себя, с каменной рожей сверху вниз глядя на мое вялое копошение.
А ведь где-то там, далеко, меня ждала недоеденная каша, недопитый чай и вкусные булочки. Ну и мочалки мои, конечно.
Убедившись, что я, наконец-то, могу стоять самостоятельно и даже понимаю, что происходит, этот... достойный сын своей матери резко развернул меня лицом к чему-то плотному, черному и бесконечному.
— Смотри.
И я посмотрела. Налево посмотрела, направо посмотрела и вверх тоже, и даже вниз. И вот только внизу была земля. Сухая, почерневшая, мертвая даже какая-то, но вполне привычная.
А во всех остальных направлениях была черная пленка, впитывающая солнечный свет.
— Это... что?
— Ты читала историю Излома, — издалека начал Раяр, — и знаешь, что наш мир раскололся, но едва ли понимаешь, насколько все серьезно. Излом — это не просто название того, что осталось от прошлой жизни, это напоминание об утрате всего. Древние боги, существа сильнее, яростнее и опаснее моей матери, в своей бессмысленной войне уничтожили себя и мир, что был ими создан.
Он указал на тьму, подтолкнув меня ближе к ней. Я не хотела идти, готова была закатить истерику, которую он так хотел, лишь бы не приближаться к этой страшной границе.
Остановились мы в шаге от неминуемой драмы. В шаге от стены. Я уже готова была орать, вырываться, плакать и очень просить прекратить... а он бы наслаждался моими воплями.
— Осталось только это. Не поверишь, но, если бы не мать, вырвавшаяся из первой трещины, ничего этого уже не существовало бы. Она спасла эти земли, чтобы потом медленно их уничтожать.
Я чувствовала, как похолодели мои подрагивающие пальцы, крепко сжимавшие вилку, и вздрогнула, когда одна крепкая ладонь, отпустив плечо, соскользнула вниз, сжав мое запястье, и уверенно подняла руку, заставляя коснуться границы.
— Не надо...
— Ш-ш-ш, — склонившись к моему уху, он с отвратительным удовлетворением прошептал: — Не сопротивляйся, все будет хорошо. Я просто хочу, чтобы ты почувствовала это.
И я почувствовала.
Вилка, все еще зажатая в моей руке, задрожала, упершись в тьму, дергаясь в пальцах тем больше, чем сильнее давил Раяр. Не выдержав такого издевательства, она выскользнула из моих пальцев, с гневным «дзынь» упав в паре шагов от нас, искореженная и оплавленная.
Раяр хмыкнул и крепко прижал мою руку к чуть заметно шевелящейся, будто бы дышащей, стене.
