Dесембер
Я знала, что он придет не раньше девяти, но все равно уже несколько часов была на ногах и вся извелась от нервов и предвкушения. От предвкушения, потому что… эй, это был первый парень, в которого я влюбилась. Мой красный шарик памяти, этакое карамельное яблочко.
А нервничала я потому, что крайне редко сомневалась в том, как будут развиваться события. Но сейчас из моего романа под названием «Обычная жизнь» вырвали целую главу. Это могло означать только одно: что бы ни происходило с Ником, это было как-то связано с моей матерью.
Он направлялся сюда, чтобы убедить меня сделать что-то для него, и как раз в середине нашего разговора – бум!
Пустота.
Я лежала, забрасывая идеи во вселенную, как удочку с блесной, пытаясь выудить сценарий, который заполнил бы слепое пятно в моем всевидении. Но оно было похоже на действующий вулкан, поднимающийся из океана. К слепому пятну невозможно было приблизиться.
Я могла бы пойти с Ником в редакцию газеты, но тогда мы не влюбимся и он умрет.
Я могла бы не идти с ним и дождаться начала занятий в школе. Тогда мы будем вынуждены каждый день сталкиваться на занятиях, и всякий раз при виде меня, то есть живого напоминания о его неудаче, он будет испытывать жгучий стыд.
И снова никакой любви. А потом – смерть Ника.
Каждый сценарий, которому я следовала, заканчивался одинаково: никакой любви. Только смерть.
Я стояла в своей спальне и ждала, когда он постучит. Провела костяшками пальцев по маминому колодцу желаний. Вздохнув, обмакнула палец в баночку с бальзамом, провела им по губам и попыталась смириться с тем, что неизбежно должно было произойти: я покажу кому-то самую уязвимую часть себя.
Снаружи раздались звуки, что вскоре станут для меня привычными: лязг велосипеда, три быстрых шага, скрип резиновых подошв о коврик, который мой дядя менял каждые три месяца – привычка, которую он перенял у Кэм.
В телефоне Ника играл его любимый подкаст. Тот самый, ведущий которого скрывал от всех свою личность – и все эту тайну отчаянно хотели раскрыть. Все, кроме меня. Потому что я знала, что он подрабатывает на стройке в Пенсильвании, живет в подвале у своей тети и по вечерам изучает поэзию в магистратуре. Я подошла к двери и еле подавила вздох.
– Это ты, – сказал Ник вместо приветствия. Из-за сетки на двери его черты выглядели смазанными и затененными. Он посмотрел вверх. – Раньше с вашей крыши свисало около тридцати «музык ветра».
– Знаю. Мы их убрали. Они слишком громко звенели по ночам.
Он намотал шнур наушников на запястье и теперь легонько его раскачивал.
– Мы можем поговорить?
О да.
– Думаю, да.
При виде еле заметных тревожных морщинок у его глаз мое сердце, моя душа – что бы там у меня внутри ни находилось – вспыхнуло, как горелка, у которой резко выкрутили колесико. Правда, у горелки было два огонька. Один жарко пылал оранжево-красным – это был огонек желания или, скорее, предвкушения этого самого желания. Пламя второго было прохладным, лимонно-желтым – цвет нетерпения или, может, напускного терпения, потому что мне его всегда недоставало, но приходилось притворяться, что это не так. Я попыталась незаметно вздохнуть, готовясь к тому, что было для меня крайне непривычно. К нависшей надо мной неопределенности.
Следующие несколько минут отпечатались в моем сознании, но что будет дальше? Моя мать имеет какое-то отношение к нашему разговору, и мне придется это пережить, чтобы быть уверенной: Ник проведет тут достаточно времени и успеет влюбиться.
