Подкаст.
Ага.
– Что твои родители обо всем этом думают? – спросила я.
– Я не рассказал им правду, – ответил Ник и понизил голос: – Пока.
– Значит, ты думаешь, что если статью поправят…
– То город перестанет сходить с ума от этой истории. Да.
– Люди почти не читают опровержений.
Он нахмурился:
– Подожди. Откуда ты знаешь?
Я пожала плечами:
– Твиттер.
– Джо Ди-Пьетро, репортер… Он сказал, что, если ты расскажешь свою историю, он напечатает опровержение. – Он посмотрел на меня большими честными глазами. – Ты же поговоришь с ним?
Я покачала головой:
– Мне жаль. Правда.
Ник разочарованно скривился:
– Не знаю, что и сказать.
Он повесил провод на шею и принялся дергать за болтающиеся наушники.
Я замолчала, чтобы собраться с мыслями, и подняла глаза к небу. Потом ткнула пальцем в наушники:
– Что там у тебя? Что-то стоящее?
Он моргнул:
– Что? Это… «Любители загадок». Это…
– Подкаст, – перебила я. – Да, я знаю.
– И как тебе?
Я прикусила внутреннюю сторону щеки, собираясь выдать последний кусочек доступной мне информации. Последний поворот на моем внутреннем GPS-навигаторе перед тем, как я упаду с обрыва.
– Нормально. Правда, я не очень люблю загадки. – Этот подкаст я никогда не слушала. Меня трудно увлечь какими-то загадками за исключением одного исключительного исключения.
– Правда? Меня на него отец подсадил. Он был адвокатом по уголовным делам. Почему они тебе не нравятся?
Вот мы и зашли в неизведанные воды. Неясная, смутная пелена затянула уголки моего всевидения, сигнализируя, что я вступаю на территорию слепого пятна. Все это недвусмысленно намекало на то, что именно я должна сказать Нику. И все же мне было невероятно сложно представить, как я открою ему эту часть себя. Она была такой же хрупкой, как одна из цветочных луковиц Эвана, которые он сажает по весне. А я собиралась выдернуть ее из земли прямо в разгар цветения и сжать в кулаке.
Из чего бы ни состояло пространство слепого пятна, оно появилось, когда мама ушла. Как будто с ее уходом мой дар сломался.
– Моя мама пропала девять лет назад.
Ник озадаченно нахмурился, его лоб пересекла складка.
– Твоя мама? О, ничего себе. Это жестко. Мне очень жаль.
Мысли о ней открыли дыру в моей груди, а всем известно: то, что попадет в черную дыру, исчезнет навсегда. Но если я расскажу этому любителю тайн историю о пропавшей женщине, то, скорее всего, буду видеться с ним все чаще и чаще.
А он будет видеться со мной.
В конце концов, я знала о предстоящем поцелуе у подъездной дорожки, ведущей к дому девушки, с которой я пока не была знакома. Знала о стаканчиках с чем-то горячим в автобусе и о том, как мы будем лазать по деревьям у пруда жилого комплекса. Я ощущала вкус мороженого в вафельном рожке и то, как все внутри вскипает, когда мы встречаемся взглядами в коридоре школы.
Я хотела, чтобы Ник был рядом, потому что эгоистично боялась все это упустить. Не потому, что отчаянно нуждалась в его любви, а потому, что хотела чувствовать, а не просто быть свидетелем чувств.
Кроме того, беглое знакомство с историей подсказывало, что люди готовы на многое пойти ради любви. Один парень инсценировал свою смерть – с кровью и целой съемочной группой, ведущей хронику событий, – а затем встал и сделал предложение. Он хотел, чтобы та девушка прочувствовала, как плохо ей будет без него, прежде чем связать с ним свою жизнь.
Вот без этого я бы как-нибудь обошлась. Спасибо, не нужно.
