После целой вечности ожидания пришло время завтрака. Раздался скрип тележки, побежали по стенам блики зеркальной маски. Все было как всегда; ах, если бы они только знали, что творилось у меня в голове! Такой бы поднялся переполох! Всю свою жизнь я не знал, кто держал меня взаперти, какой компании я был «обязан» за свою счастливую жизнь в заточении, не знал имен, лиц, целей и мотивов. Оставалось подождать лишь немного, и я навсегда сбегу от ненавистных тюремщиков… в теории. Свой завтрак – овощи, булочку и апельсин – я разделил на три равных части.
«Кормилец» укатил тележку, а я тяжело вздохнул. Нервное напряжение нарастало – сердце в груди будто стянули обручем. Получится или нет? Что, если нет? Что тогда?.. Ну уж нет – я не мог ошибиться. Теорема была верна, а доказательство ее – истинно, и расчеты это подтвердили не один раз за ночь. Это был мой единственный шанс вырваться, и не использовать его было бы глупо. Место, где сходились графики – нестабильная область материального мира. Мизерная точка пространства, где совершаются чудеса. Согласно моим рассуждениям, для того, чтобы вывести всю систему из равновесия, необходим был легкий толчок, позыв к действию – короткий сигнал. Будильник на часах подошел бы, если бы ему хватило громкости. Я выставил его на половину одиннадцатого. Сейчас же часы показывали девять. У меня было еще много времени на подготовку.
Теперь уже не имело значения, заметят ли меня камеры, заподозрят ли что-то охранники или просто махнут рукой. Я стянул с себя новую майку и скрутил ее в подобие мешка. На мне остались только шорты – по карманам я распихал вырванные листки с самыми ценными выводами и расчетами. Еда, каждую порцию которой я завернул в такие же книжные листы, отправилась в мешок. Я уже успокоился и решил, что все собрал, как вдруг мой взгляд упал на калейдоскоп. Его я решил прихватить с собой. Я протянул руку, чтобы подобрать старую игрушку, как вдруг мое внимание привлекли чертежи и расчеты на полу. В спешке и волнении мне совершенно не пришло в голову их стереть; вряд ли даже самые сообразительные профессора что-то поняли бы, а с расстояния камер записи бы просто показались кучкой закорючек, но давать тюремщикам шанса все же не стоило. Проведя ступней, я превратил стройные записи в белые туманные разводы. Отойдя к решетке, я опустился в нужном месте и стал ждать. Будильник можно было поставить и на пораньше, но мне хотелось спокойно поразмышлять. Спустя какое-то время, я бросил взгляд на часы. Десять часов и двадцать семь минут. Внезапно дверь отворилась, и из страшного темного коридора в комнату зашла та самая новенькая смотрительница. Она натянуто улыбалась мне, нетерпеливо теребя в руках блокнот. Рано, она пришла слишком рано! Десять часов, двадцать семь минут и сорок секунд.
– Привет, Грегор! Что это ты устроил у себя? Перестановку?
Цоканье ее каблуков приближалось, я же решил промолчать, нервно сморщив нос. Смотрительница обошла клетку кругом, разглядывая меловые разводы и потревоженные кучки книг и игрушек. Она остановилась напротив меня и открыла было рот, чтобы сказать что-то еще, но тут мой будильник неистово запищал. Я улыбнулся – так широко, как только мог. Как я и ожидал, как мои расчеты и подсказывали, звук стал внезапно замедляться и густеть, как древесный сок. Его переливы затихли и застыли в воздухе невидимыми волнами. Пыль зависла над полом, смотрительница с каждым мгновением двигалась все медленнее. Последнее, что отразилась на ее лице, прежде чем она застыла окончательно – недоумение. Глаза широко распахнуты, рот приоткрыт; я видел тонкую нить слюны, протянувшуюся между губ. Блокнот собрался выпасть из рук, но не успел – повис в воздухе.
