– Дай ему тёплого молока, – прошептал дедушка и направился к дому, пока бабушка, взяв меня за руку, качала головой.
– Замёрз настолько, что ноги не ходят? Я просила не гулять по ночам, но кто меня слушает. – Её ворчание доходило до ушей с какой-то задержкой. Может и правда просто замёрз…
Я сидел на деревянном стуле у печки, поджав ноги к груди и уткнувшись в колени носом. Бабушка готовила кята – лепёшки с зеленью. Знали бы вы, как я их люблю! А какой получается звук, когда ломаешь хрустящее тесто и видишь зелёную начинку с домашним сыром, который бабушка крошит прямо руками.
– Согрелся? – голос дедушки раздался над ухом. Он уже переоделся и протягивал мне шорты с футболкой.
– Переоденься и иди завтракать, – скомандовала бабушка, переворачивая очередную лепёшку.
Уже подходя к ступенькам, ведущим в дом, я обернулся. Дедушка перебирал чётки, бабушка готовила. Всё, как всегда. Но почему в груди так тесно? Прижав вещи к себе и разувшись у порога, я прошёл внутрь. Первая комната представляла собой квадратный коридор. Здесь всегда было прохладно, стояли кровать и холодильник. Да, кровати были везде, просто потому, что у бабушки с дедушкой было семь детей – шесть мальчиков и одна девочка. Когда кто-то из них приезжал в гости с семьей, дом заполнялся под самую крышу. Вторая комната – вытянутый прямоугольник. У двери что-то вроде дивана, вот только спинка деревянная и доходит до потолка. Рядом маленький столик со стульями, сбоку стол побольше. Кровать, на которой я сплю и телевизор в углу. А ещё из зала есть выход на веранду. Справа – дверь в кабинет дедушки, а возле телевизора – в спальню дедушки с бабушкой. Вот и весь дом. Ванна была в пристройке сбоку, туалет за домом. Ничего особенного, да? Но я люблю это место. Каждую трещинку в стене, каждого паучка на потолке и каждую скрипучую дверь.
Переодевшись, я вернулся во двор. Меня ждал заваренный дедушкой чай и приготовленные бабушкой кята. Ни о чём другом думать я больше не мог. Да и зачем?
Глаза как твои
— Вы видите то, чего никто не видит.
– Вы не видите то, что видят все.
Белые. Таких глаз я никогда не видел. Выцветшие и мутные, словно запылённое стекло, они смотрели будто насквозь. Жуткое зрелище. Мы шли с дедушкой из магазина, когда незнакомая бабушка стукнула тростью прямо у меня под ногами. Я хотел было сказать что-то резкое, но дедушка опустил ладонь мне на плечо и поздоровался:
– Здравствуй, Мара.
– Твоему внуку, – голос её, точно лезвие по пенопласту – такой же противный и скрипучий, – не помешает хоть иногда смотреть под ноги.
Я округлил глаза от возмущения и поджал губы.
– Ну, знаете…
– Я помогу тебе спуститься с небес, – женщина хмыкает и сплёвывает на землю. – Конечно, он умрёт. Ты многого не замечаешь, но я вижу, как ты мучаешься от этой мысли, и как страдает твоё сердце. Слишком наивное, чтобы признать, что это неизбежно, ребёнок.
– Мара, – дедушка сжал пальцы на моём плече.
– Думаешь, он всегда будет рядом? Прими это, пока не поздно. Иначе потом придётся слишком много плакать.
– Мара, – дедушка повторил чуть громче.
– Ты и сам это видишь, – она подняла трость и потрясла ею в воздухе, – Господь решил оставить меня без глаз, но наделил даром видеть человеческие души. И я вижу, что его душа не находит покоя. Он страдает и будет страдать ещё долго. Пройдёт много времени, прежде чем этот глупый мальчишка сможет смириться. Это твоя вина.
